- Поражение, пан Заремба! Благодарю за бой!
Салютую и поворачиваюсь спиной к противнику. Вроде не отморозок, чтобы бить в спину.
Быстро подхожу к завозившемуся на полу второму гайдуку. Хлопок клинком по его плечу.
- Второе поражение! Бой окончен! - поднимаю с пола свою куртку.
Хлопки в ладоши разносятся по всему залу, князь аплодирует стоя.
- Браво, пан Горский. Браво. Прекрасный поединок.
- Просто повезло. Если второй, такой же мастер как пан Заремба, хоть в четверть, мне не устоять было. Да и первая победа больше от неожиданности. У вас прекрасно подготовленные люди, ваше сиятельство. Только хитростью и везением заработана победа. Второй раз, мне такое не повторить.
Пан Заремба в это время с удивлением рассматривает зарубку на клинке сабли, хорошая такая зарубка. Бросаю взгляд на кромку своего клинка. Слава Богу - ни следа. Спасибо, старый шпажный мастер, ты создал шедевр.
Зигмунд Мирский обратил внимание на мое оружие.
- Вы позволите взглянуть, пан Горский.
- Сочту за честь, Ваше сиятельство.
Долго рассматривал, потом спросил:
- Клинок фамильный?
- Нет, просто старинный… - а после добавил - друг.
Князь улыбнулся. В глазах веселые искорки.
- У Вас, Сергей Александрович, отличные друзья. Надежные.
На ужин я, естественно, переоделся и явился при полном параде. До чего же неудобная вещь, этот фрак, но на официальных мероприятиях необходим. По-моему, удалось выглядеть вполне достойно, и держаться в соответствии с общепринятыми правилами. Но тяжеловато, устал от этих церемоний больше, чем от боя с гайдуками.
После ужина, князь пригласил меня на приватный разговор. Анна Казимировна поставила его в известность о цели моего визита к ней. Рассказала также и о способе, через который бумаги попали ко мне в руки. Зигмунд Мирский пожелал узнать больше. А точнее все, что я вызнал от вымогателей. Князь заставил меня в наименьших подробностях рассказать и о прочих документах.
Не упоминая фамилий, разумеется, мне пришлось рассказать и о других расписках и закладных. А попробуйте что-либо утаить. Слово за словом он вытянул из меня все.
Воля, жизненный опыт и ум этого человека поражали. Я чувствовал, что нахожусь под влиянием его харизмы почти полностью. Защищал только здоровый цинизм жителя начала третьего тысячелетия, но и эта защита трещала. Щегол я пока против державного мужа. Самокритично, зато правдиво.
Окончив допрос, замаскированный под беседу, пан Зигмунд глубоко задумался, барабаня пальцами по столешнице. После, видимо придя к какому-то решению, поднял свой несколько уставший взгляд на меня и проговорил.
