То, что погруженный в собственные мысли писатель опускает как не соответствующее его стилю, иллюстратор может изобразить с мельчайшими подробностями, чтобы развлечь читающего ребенка.
Иллюстратор же, в свою очередь, может просто опустить те картины, которые противоречат собственно детской фантазии. Как, например, можно нарисовать не заслуживающую ни малейшего внимания физиономию Снорка[2]? Как можно изобразить необыкновенную Красоту?
Снова и снова писатель небрежно делает свое дело, а вслед за ним иллюстратор деликатно пытается поставить все на свои места.
Порой линии и плоскости бывают более выразительны, чем слова. И в священной черноте туши ребенок может увидеть приводящую его в восторг опасность для самого себя. Опасность, доведенную до желаемой степени ужаса.
Писатель обычно вводит в сказку свое собственное чувство страха.
Ребенок же бывает очарован сказкой, которая иногда его вовсе не пугает, а, наоборот, пленяет.
Существует избыток превосходнейших детских книг, которые главным образом изображают разочарование писателя, его страхи и депрессии, несправедливость и одиночество.
Но и в этом случае писатель, я думаю, да, должен быть очень осторожен, когда он, видоизменяя, реализует свои личные ужасы в волшебных сказках.
Быть может, он пишет для самого себя. Быть может, книга станет от этого лучше, правдоподобнее.
Единственное, что писатель должен подарить своим читателям, это счастливый конец. Счастливый конец в любой форме.
Или же предоставить ребенку возможность самому домыслить рассказ.
Поскольку ребенок-читатель отождествляет себя с героем книги, несчастливый конец вряд ли был бы по всем правилам честной игры.
Ребенок может восторженно (нельзя сказать — весело) принимать и страх, и одиночество, всю чудесную атмосферу ужаса. Но он чувствует себя обманутым и покинутым, если книга не дает ему утешения, не спасает, не исправляет его.
Я глубоко убеждена, что, если нет надежды, для ребенка это просто небытие, а небытия быть не должно.
Кто-то может, конечно, написать о смерти, самом определенном в мире. Но он не должен уничтожать личность, которую ребенок идентифицирует с самим собой.
Выбирайте в данном случае кого-то, кто не так важен, или кого слишком много в мире.
И обманщиков, конечно.
Но кто бы ни был избран целью убийства (хотя предпочтительна личность несправедливая), это не значит взять правильный курс.
В любом случае, я думаю, утонченность детей весьма преувеличена. Они вполне здравые разрушители и с энтузиазмом склоняются к страху. Мне кажется, они обладают хорошо развитым чувством трагического исхода, большей частью доставляющего им удовольствие. Это для ребенка — положительные эмоции, приятные эмоции, сравнимые разве что с радостью, которую испытываешь в предвкушении великолепной грозы, что вот-вот загрохочет над испуганным миром.
