— Вы живете на грани нищеты, — сказал я. — Вы платите проценты по закладной. Вы получаете мизерное жалованье в университете. У вас нет сбережений. Вы, прошу извинить за резкость, покупаете дешевую одежду.
— Мы живем очень хорошо.
— Нет, не хорошо. И никогда не будете жить хорошо, если не позволите мне помочь вам.
— И каков же ваш план?
— Вы, сэр, сделали великое научное открытие. В этом нет никаких сомнений.
— Значит, вы признаете его важность? — оживился А. Р. Уорсли.
— Безусловно. Но знаете, что произойдет, если вы опубликуете результаты? Любой Том, Дик или Гарри сможет украсть ваши данные и использовать ваш метод в своих целях. И вы не в состоянии будете им помешать. На протяжении всей истории науки происходило примерно одно и то же. Взять, к примеру, пастеризацию. Пастер опубликовал свои исследования. Теперь все пользуются его методом. А что стало со стариком Пастером?
— Он стал знаменитым, — сказал А. Р. Уорсли.
— Если это все, что вам нужно, тогда, пожалуйста, идите и публикуйте. И не будем больше этого обсуждать.
— А если я приму ваш план, — спросил А. Р. Уорсли, — я смогу когда-нибудь опубликовать свои труды?
— Разумеется. Как только положите в карман миллион.
— Сколько потребуется времени?
— Не знаю. Я бы сказал пять лет, максимум десять. А потом можете становиться знаменитым.
— Хорошо, — кивнул он. — Рассказывайте свой блестящий план.
Портвейн был великолепен. «Стилтон» тоже, но я проглотил лишь кусочек — для того, чтобы обострить вкус. Я мечтал о яблоке. Твердое, сочное яблоко, разрезанное на тонкие ломтики, — лучший спутник портвейна.
— Я предлагаю работать только с человеческой спермой, — заявил я. — Мы выберем по-настоящему великих и знаменитых мужчин среди ныне живущих и организуем банк их спермы. Мы сделаем запас в двести пятьдесят соломинок спермы от каждого мужчины.
— И какой в этом смысл?
— Вернитесь назад лет на шестьдесят, — предложил я. — Представьте, что мы с вами живем в 1860 году и знаем, что можем хранить сперму в течение неограниченного времени. Кого бы из гениев, живших в 1860 году, вы выбрали в качестве донора?
— Диккенса, — произнес А. Р. Уорели.
— Еще.
— Рёскина… и Марка Твена.
— И Брамса, — добавил я, — и Вагнера, и Дворжака, и Чайковского. Список получится очень длинный. Если хотите, можно углубиться в более далекое прошлое и перейти к Бальзаку, Бетховену, Наполеону, Гойе, Шопену. Все они настоящие гении. Разве не потрясающе было бы, если б в нашем банке из жидкого азота стояла пара сотен трубочек с живой спермой Бетховена?
