— Стыжусь?! — вскричал он. — Я стыжусь своей работы? Я горжусь ею, как никто другой!
— Тогда почему вы мне не говорите?
— Вы, писатели, в самом деле чертовски любопытны, — сказал он. — . Вы, наверное, не успокоитесь, пока не узнаете?
— Вообще-то, мне нет никакого дела, — солгал я ему.
Он хитро взглянул на меня из уголков своих крысиных глаз.
— А я думаю, вам есть дело, — сказал он. — По лицу видно, вы думаете, что у меня особенная работа, и вам не терпится узнать, какая.
Мне не понравилось, что он прочел мои мысли. Я молчал и смотрел вперед на дорогу.
— И вы правы, — продолжал он. — У меня действительно особенная работа. У меня самая необычная работа из всех.
Я ждал, что он скажет дальше.
— Поэтому мне надо остерегаться, с кем я говорю, понимаете. Откуда мне знать, что вы не полицейский в штатском?
— Я похож на полицейского?
— Нет, — ответил он, — не похожи. Это и дураку понятно.
Из кармана он достал жестянку с табаком, пачку сигаретной бумаги и стал сворачивать сигарету. Краем глаза я видел, как с невероятной скоростью он проделал эту довольно сложную операцию. Сигарета была готова за каких-нибудь пять секунд. Он провел языком по краешку бумаги, склеил самокрутку и вставил ее в рот. Потом, из ниоткуда, в руке возникла зажигалка. Она вспыхнула. Сигарета задымилась. Зажигалка исчезла. Это был великолепный номер.
— Никогда не видел, чтобы так быстро сворачивали сигарету, — сказал я.
— Хм, — сказал он, делая глубокую затяжку, — так вы заметили.
— Конечно, заметил. Фантастика.
Он откинулся назад и улыбнулся. Ему очень понравилось, что я заметил, как быстро он свернул сигарету.
— Хотите знать, почему я так умею? — спросил он.
— Хочу.
— У меня волшебные пальцы. Эти пальцы, — сказал он, растопырив их перед собой, — проворней и ловчей пальцев лучшего пианиста в мире!
— Вы пианист?
— Не болтайте чепухи, ответил он. — Разве я похож на пианиста?
Я взглянул на его пальцы. Они были такой красивой формы, такие тонкие, длинные и изящные, что казались принадлежащими кому-то другому. Они были больше похожи на пальцы нейрохирурга или часовщика.
— Моя работа, — . продолжал он, — в сто раз труднее игры на рояле. Играть на рояле любой дурак может. Сейчас почти в каждом доме есть малышня, которая учится играть на пианино. Ведь так?
— Более или менее, — ответил я.
— Конечно. Но из десяти миллионов человек ни один не научится тому, что делаю я. Ни один из десяти миллионов! Как вам это?
— Поразительно, — сказал я.
