Мощная волна аплодисментов затопила комнату. Мистер Ботибол прошел по сцене, встал за пульт, посмотрел в зал и поклонился. В темноте он мог различить только слабые контуры сидений по обе стороны центрального прохода, но лиц он не видел. Какие овации! Он повернулся лицом к оркестру. Аплодисменты позади него стихли. Заиграла следующая пластинка. Началась симфония.
На этот раз его проняло как никогда, и во время концерта он неоднократно ощущал покалывание в области солнечного сплетения. А когда подумал, что эту музыку транслируют по радио на весь мир, трепет пробежал у него вниз по позвоночнику. Но куда более волнующими были аплодисменты в конце. Слушатели рукоплескали, топали, кричали: „бис! бис! бис!“, он повернулся лицом к темному залу и степенно поклонился налево и направо. Сошел со сцены, но его вызвали снова. Он поклонился еще несколько раз, ушел, и снова его вызвали. Зал сошел с ума. Они буквально не отпускали его. Поразительные, всё сотрясающие овации.
Отдыхая потом в кресле в другой комнате, он все еще переживал свой успех. Он закрыл глаза, чтобы не спугнуть очарование. Лежал и чувствовал, что плывет. Это было поистине волшебное ощущение, и, когда он поднялся наверх, разделся и лег в постель, оно все еще не покидало его.
На следующий вечер он дирижировал Второй симфонией Бетховена или, правильнее, Ботибола, и публика точно так же сходила с ума, как и после Первой. Каждый следующий вечер он исполнял по симфонии, и по прошествии девяти вечеров отыграл все девять симфоний Бетховена. С каждым разом общее возбуждение нарастало, потому что перед каждым концертом слушатели говорили: „Ему не удастся произвести очередной шедевр. Это за пределами человеческих возможностей“.
Но ему удавалось. Все симфонии были одинаково восхитительны. Последняя, Девятая, особенно поражала, потому что здесь композитор изумил и порадовал всех, создав хоровой шедевр. Он должен был управлять и огромным хором, и оркестром, из Италии петь партию тенора прилетел Беньямино Джильи, а Энцио Пинца исполнил партию баса. По окончании симфонии публика кричала до хрипоты. Весь музыкальный мир стоя рукоплескал и терялся, не зная, каких еще чудес ждать от этого удивительного человека.
Сочинить и представить публике девять великих симфоний за столько же дней — изрядное достижение для кого угодно, и неудивительно, что оно немного вскружило голову мистеру Ботиболу. Он решил еще раз поразить публику. Он напишет много великолепных фортепьянных пьес и даст несколько сольных концертов. На следующее же утро он отправился в магазин, где продавали рояли „Бехштейн“ и „Стейнвей“. Он чувствовал себя таким свежим и бодрым, что проделал весь путь пешком, и, пока шел, напевал себе под нос небольшие фрагменты новых прекрасных мелодий для фортепьяно. Его голова была полна ими, и они множились. Ему казалось, что тысячи маленьких нот, белых и черных, сыплются в его голову через дырочку и его мозг, его удивительный музыкальный мозг сразу воспринимает их, прочитывает и расставляет в таком порядке, что они складываются в чудесные мелодии. Там были и ноктюрны, и этюды, и вальсы, и скоро, сказал он себе, он их все подарит благодарному и восхищенному миру.
