Тишина.
— Если умник не сознается, то весь класс сейчас получит двойки, — предупредила Елена Львовна, она то знала, что сейчас Маша Волкова сломается и ей все расскажет. Не может девочка, идущая на золотую медаль позволить себе пострадать из-за чужой глупой выходки. Время шло и все ждали, когда же она встанет и заложит Диму. Глаза девушки забегали, она стала комкать край своей клетчатой юбки и облизывать пересохшие губы. Расскажет, куда она денется. Это знал каждый. Ее же еще и по головке за это погладят за доносы товарищу «ген. секретарю».
Маша неторопливо, как в замедленной съемке, поднялась, отодвинула стул, открыла рот и тут Саша сказал:
— Это я написал.
— Ты? — Елена Львовна скептически скривилась и ее лицо стало похоже на большую протухшую грушу, разумеется фрукт, — ты сдурел, что ли?
Она встала и решительно двинулась к нему. Все ждали, когда у Саши на лице появится новый фингал. А рука у учительницы была крепкая, как у мужика, как будто она специально дома поднимала штанги и гири. Елена Львовна замахнулась и схватила Сашу за ухо, очень больно, но он не подал и виду, только и ухо и щека у него сделались красные-красные.
— Лживый дурень, — изрекла она и обернулась к классу, — Якушев, встань.
Дима повиновался.
— Это же ты написал, — обратилась к Диме Елена Львовна, и не думая отпускать Сашу, — а молчишь, чтобы за тебя другие отвечали. Нехорошо, — она скривила губы в какую-то немыслимую трубочку и сжала зубы, они даже хрустнули, — Волкова. Это Якушев?
— Якушев, — обреченно подтвердила Маша и сидевшая сзади Соня пнула ее стул. К Диме никаких теплых чувств девушка не питала, но стукачей ненавидела больше всего на свете.
Елена Львовна протащила Сашу к двери и кивком приказала Диме тоже собраться и подойти к ней. Наконец-то она отпустила несчастное Сашино ухо, и теперь он старательно тер его ладонью и морщился.
— На моих уроках можете больше не появляться, если вы такого мнения, — заявила она и распахнула дверь, чтобы вытолкнуть их туда, но была вынуждена остановиться. За дверью стояла Лариса. Что-то в ней стало совсем другим, но сложно было уловить эту перемену на первый взгляд. Разве что — вместо мешковатых свитера и джинсов на ней было одето красивое, но строгое черное платье, с приколотой к нему искусственной красной розой, а глаза были подчеркнуты черным карандашом, отчего девушка казалась на несколько лет старше. Она как будто за эти две недели своего отсутствия вдруг стала совсем взрослой.
