Палата 35. Вера Элен Смит – сообщала маленькая карточка на двери. Знал ли он, что ее второе имя – Элен? Должен был бы, но знал ли? Он уже не мог вспомнить. Зато в памяти всплывало другое: как однажды в солнечный день на пляже Оулд Орчард она, улыбающаяся и веселая, принесла ему брикет мороженого, завернутый в носовой платок. Вспомнилось также, как они с матерью и отцом играли в карты на спички – позже, обуреваемая религиозными чувствами, она запретила карты в доме, даже для игры в криббидж. Джонни вспомнил и день, когда его ужалила пчела, и он, истошно вопя, прибежал к ней, а она поцеловала распухшее место, вытащила жало пинцетом и наложила на ранку тряпочку, смоченную в питьевой соде.
Он толкнул дверь и вошел. Мать бесформенной грудой лежала на кровати, и Джонни подумал: Вот так и я лежал. Сестра считала пульс; услышав скрип двери, она повернулась, и тусклый коридорный свет скользнул по стеклам ее очков.
– Вы – сын миссис Смит?
– Да.
– Джонни? – Голос был сухой и бесстрастный, в нем шелестела смерть, как шелестят камешки в пустой тыкве. От этого голоса – господи, спаси и помилуй! – у Джонни побежали мурашки по телу. Он подошел ближе. Левая половина лица матери превратилась в страшную маску. Рука на одеяле была похожа на клешню. Инсульт, подумал он. То, что старики называют ударом. Да. Именно такое у нее лицо. Будто ее хватил тяжелый удар.
– Это ты, Джон?
– Я, мам.
– Джонни? В самом деле ты?
– Да, мам.
Он придвинулся еще ближе и заставил себя взять эту костлявую клешню.
– Мне нужен мой Джонни, – жалобно произнесла она.
Сестра кинула на него сочувственный взгляд, а ему захотелось врезать ей кулаком по очкам.
– Вы не оставите нас одних? – попросил он.
– Я, знаете, не должна, пока…
– Послушайте, это моя мать, и я хочу побыть с ней наедине, – сказал Джонни. – Понимаете?
– Я…
– Принеси мне соку, папочка, – охрипшим голосом выкрикнула мать. – Я, кажется, выпью целый литр!
– Уйдете вы наконец или нет? – не выдержал Джонни. Его охватила глухая тоска, которая мешала ему сосредоточиться. Его словно увлекал в темноту какой-то водоворот. Сестра вышла.
– Мам, – сказал он, садясь возле кровати. Его не оставляло странное ощущение двойственности, обратного хода времени. Сколько раз мать вот так сидела возле него, наверное, тоже держала его исхудалую руку и разговаривала с ним? Джонни подумал о том, казалось бы, остановившемся времени, когда лежал в палате, которая словно надвинулась на него, и над ним склонилось лицо матери – он видел его сквозь тонкую пленку плаценты, с ее губ медленно слетали бессмысленные слова.
