Такая работа требовала громадного времени и сил.
Она вызывала уважение.
В одной из комнат точно посредине стояла совершенно нетронутая низкая лакированная тумбочка. На ней лежал лист бумаги — странно аккуратный среди разгрома. От руки, печатными буквами, крупно было написано одно слово: «Убирайся». Вместо подписи стоял значок — полукруг с поперечными черточками.
Я сел на тумбочку. У меня было несколько версий.
Первая — здесь всем представляют квартиры в таком виде. Эта версия была удобна тем, что разом все объясняла.
Версия вторая — хулиганство. Версия третья — маньяк. Версия четвертая… Версия пятая… Версия сто сорок шестая — звездные пришельцы. Изучали земную жизнь.
В комнате тяжело вздохнули. Это вздохнул я. Я знал, что мне сейчас предстоит, и заранее не радовался.
Но делать было нечего. Я разделся, повесил одежду на сохранившийся гвоздь и принялся за работу.
Обыск занял ровно три часа. Я перемазался в известке, в машинном масле, разодрал себе локоть. Сильно мешало стекло под голыми коленями. Но в итоге через три часа я положил все на ту же тумбочку два серых тонких кружочка с острием для втыкания — наподобие кнопки.
И, глядя на эти два высокого класса, сверхчувствительных дистанционных микрофона, я вдруг понял, что ни одна из версий не подходит.
Разве что первая и сто сорок шестая.
Я оделся и поехал в Дом.
Дом стоял на тихой зеленой улице. Вход в него украшали шесть колонн, по которым, ослепительно вспыхивая, бежали вверх хохочущие и плачущие лица, встающие на дыбы кони и написанные разноцветными буквами короткие и загадочные слова.
Я не сразу понял, что это афиши.
Навстречу мне вывалилась стайка молодежи — все в радужных куртках, в рубашках, рисунок которых менялся в зависимости от освещения. Шли, будто плясали, высоко подпрыгивая. У девушек при солнце светилась на губах золотая помада. Одна из девушек, оступившись, упала на колонну — та лопнула с печальным звоном, обнажился блестящий решетчатый круг в асфальте. Все захохотали. Упавшая вскочила — визжа, повисла на высоком парне. Над кругом задымился голубой туман — колонна восстанавливалась.
С некоторым сомнением я потрогал свой галстук, но потом подумал, что для инспектора строгий и чуть старомодный вид даже обязателен.
На этаже, где помещалась администрация, народу оказалось неожиданно много. Сновала та же молодежь.
Все — танцуя. Меня обтекали, как столб. Друг друга они тоже не замечали. На гудящих воздушных карах проплыла пустая рама для мнемофильмов. Ее поддерживали двое мужчин в синих халатах. Бородатые ребята — по пояс голые, лоснящиеся — делали лепку на стенах. Пена из декорационных фломастеров застывала, образуя причудливые узоры.
