Шестнадцатый день рождения. День, когда всякий парень в Кутном Логу получает самостоятельность и долю в отцовском наследстве. В каждой семье свои традиции — кто чем владеет, то и передает сыну, наказывает быть работящим и счастливым.
Зданек в красной рубахе да именинник в белой шли сквозь предрассветный лес. Обратно вернется только один. Старики знали это. Помнили еще, как принимал свое наследство нынешний палач. Знал про то и Збигнев. Знал, почему на отце красная рубаха, а на нем белая.
— Запоминай дорогу. Через лес, выше, выше в гору, мимо скал, до водопада. Вот он — камень Отпущения. — Старик передвигался ходко, не глядя по сторонам, но все же давал возможность сыну запомнить путь. Изредка заламывал ветки. На место пришли чуть запыхавшись. Все, что касается казнимых, парень уже успел узнать, теперь отец откроет последнее.
— Палач, сын, не убийца! Люди к нам относятся настороженно, но не потому, что мы ведаем смертью, а из страха прикоснуться к преступлению. Из страха своей человечьей природы.
Збигнев кивнул, кудри рассыпались по плечам. Отец вынул топор и подал сыну — прими! Тот взял привычное с детства орудие.
— Помни, каждый палач делает это, в том и есть главное наше предназначение — глянуть с добром в глаза казнимому, грех отпустить, остановить свое сердце и занести руку.
Зданек положил голову на камень. Сын глянул в глаза старику. Верно глянул, с добром, очистил душу пожившего — и через миг схватился за грудь, как подкошенный рухнул в траву. Не вынесло юное сердце, не поднялась рука. Отторгло небо нового палача. Зданек весь день провозился с могилой. Привычное, кажется, дело: сколько их здесь зарыто, казнимых, а поди ж ты — даже отца хоронил с легким сердцем, и лишь любимого сына — с тяжелым. Все думал, перебирая узловатыми пальцами влажную землю: остался еще один, сможет ли он? Сможет ли? Сможет? Сумеет ли? Два года до нового совершеннолетия, глаза старика выдержат, но не подведет ли второй сын?
Домой шел на закате. Знал, из каждого двора наблюдают. Гадают, сплетничают вполголоса.
Небо, тяжелое осеннее небо лежало плащом на его покатых плечах.
Зданек вошел во двор, сгорбившись, направился к дому. Солнце садилось за редкий лес, за дальние поля, слепило глаза, и Яна у поленицы, с топором в левой руке, он заметил поздно, едва не столкнувшись с ним. Увидев, что Зданек вернулся один, младший, а теперь и единственный сын как-то смело, открыто и пристально, по-новому глянул в глаза отцу, так, что старый палач понял: этому мальчику дано остановить сердце и занести руку. Уголки старческих губ предательски задрожали; усилием воли скинув вдруг навалившуюся гранитную усталость, палач положил заскорузлую, пахнущую землей руку на плечо юноши.
