— Какое впечатление она произведет на публику?
— Я, не колеблясь, утвердил ее.
— Но степень страха — запредельная.
Звезда труппы Исмаил заявляет:
— Моя роль чудовищна.
Аль-Хиляли поспешно возражает:
— Нет никого более жестокого, чем идеалисты. Они в ответе за кровопролитья во всем мире. У тебя трагическая роль первого плана.
— Убийство ребенка лишит героя симпатии публики, — говорит Салем аль-Агруди.
— Не будем вдаваться в детали. Ребенка можно убрать. Аббасу Юнесу наконец удалось убедить меня принять его пьесу. У меня такое предчувствие, что это будет сильнейшая вещь за всю долгую историю существования нашего театра.
— Я разделяю ваше мнение, но роль ребенка нужно вычеркнуть, — добавляет критик Фуад Шельби.
В ответ Аль-Хиляли произнес:
— Я рад слышать от тебя эти слова, Фуад. Это захватывающая пьеса, талантливая и откровенная.
Я резко сказал:
— Разве это пьеса! Да это признание, это правда, а мы ее реальные персонажи!
С презрением Аль-Хиляли ответил:
— Пусть так. Ты думаешь, я этого не понял? Я узнал тебя так же, как и себя. Но как догадается об этом публика?
— Информация просочится так или иначе.
— Пусть. Самое большое зло автор причинит себе. А что до нас, то мы обеспечим себе грандиозный успех. Не так ли, Фуад?
— Я тоже так думаю!
Аль-Хиляли впервые улыбнулся и сказал ему:
— Все должно быть преподнесено деликатно и правильно.
— Конечно… конечно.
Салем аль-Агруди снова запричитал:
— Публика!.. Как она воспримет это?!
— Всю ответственность я беру на себя, — отрезал Аль-Хиляли.
— Великолепно… Приступаем к работе немедленно…
Собрание разошлось. Только я один задерживаюсь с директором. Я фамильярен с ним как коллега, как друг и в силу старого соседства. Предельно взволнованный, я сказал ему:
— Мы должны сообщить обо всем в прокуратуру.
Пренебрегая моим смятением, он ответил:
— Какова вероятность того, что человек воплотит в пьесе события, пережитые в собственной жизни?
— Он преступник, а не драматург.
— Для тебя это возможность стать известным актером. Ты уже много лет играешь второстепенные роли.
— Это же признание. Как мы можем позволить преступнику ускользнуть из рук правосудия?
— Это потрясающая пьеса, обещающая успех. И только это имеет для меня значение, Тарик.
Мое сердце переполняли гнев и горечь. Сознание, будто пеленой, заволокло глубокой печалью из прошлого со всеми его поражениями и болью…
Это мой шанс расправиться со старым врагом!
* * *
— Откуда тебе все это известно?
— Простите… Мы женимся!
