— Вам не нравится моя затея — украсить скульптурами костровую площадку? Так почему же вы не найдете в себе смелости прямо сказать мне об этом?..
Девочки стояли поодаль, прислушиваясь к разговору взрослых.
— Отойдем, — шепнул Рустем и взял ее под руку.
Броня изо всех сил старалась не думать о своей руке. Они прошли под взглядами девочек, будто ни о чем не спорили, а просто выясняли деловой вопрос. Как только они вышли за ворота лагеря, Рустем тут же выпустил руку.
— Девочкам не обязательно знать, о чем мы говорим. А насчет скульптур получилось случайно. Я просто пошутил, но совсем не думал, что они воспримут это как команду. Однако не хочу скрывать — я обрадовался, когда девочки испортили скульптуры. Да, обрадовался, и ты меня извини за правду. Все эти гипсовые инвалиды рядом с поляной, соснами, дубами, березами, птичьим свистом — просто пошлость. Извини меня… — Он страдальчески покраснел.
Этими словами он казнил больше себя, чем ее, и считал себя бессердечным негодяем за то, что не может найти более мягкого и снисходительного слова, чем «пошлость». Язык не повиновался ему, и он с отчаянием слушал, как продолжает говорить в том же роде, не щадя ни ее, ни себя.
Броня слушала его с вежливым вниманием, чуть склонив голову набок, как бы стараясь вникнуть в позицию оппонента.
— Дети — это почва, — говорил Рустем, возбуждаясь все больше и больше, — почва, в которую можно посеять все, что угодно. И вот ты бросаешь в эту почву зерна дурного вкуса, которые могут дать урожай… урожай… как бы это сказать?
— Сорняка, — подсказала Броня.
— Да, сорняка, — благодарно кивнул Рустем. — А ты что делаешь? Вместо того чтобы максимально приблизить детей к природе, ты окружаешь елку стандартными изделиями, в которых, прости меня, есть что-то грубое, ремесленное и безличное. Неужели ты не чувствуешь этого?
Броня снова откинула косу, поправила очки и внимательно посмотрела на него сверху вниз. Вздернутый нос ее с вызовом трепетал.
— Вы уже все сказали?
— Ты со мною не согласна? — В голосе Рустема была мольба: не возражать, хотя бы помолчать и подумать, не торопиться.
Броня скривила в усмешке тонкие губы:
— Не согласна? Не то слово. От ваших рассуждений о красоте, извините, отдает сентиментальностью. Почему вы ни разу не вспомнили, ради чего проводится костер? Мы для чего собираем ребят? Говорить с ними о бабочках, мотыльках и одуванчиках? У нас конкретная цель — провести ленинский костер, принять в пионеры октябрят, показать самодеятельность. И все это под знаком наших космических завоеваний. А для чего мы делаем все это? Для того, чтобы закрепить рождение пионерского коллектива. Тем важнее костер связать с традиционной пионерской атрибутикой. И не моя вина, что в лагере не нашлось ничего лучшего, чем эти скульптуры-инвалиды, как вы изволили сказать. Я понимаю, что это не бог весть какая ценность, но что нам для костра — Венеру Милосскую раздобыть? А нужна ли костру Венера Милосская? Это привычные скульптуры, на которых воспитано не одно пионерское поколение детей. В ваших рассуждениях, извините, я улавливаю этакий душок эстетства. Нет, я не против тонкости и вкуса, но там, где это к месту, а вы отрываетесь от реальности…
