Однажды, наказав себе, как обычно, решительно ринуться в реку, он вместо того вдруг остановился и начале нее вглядываться.
В прозрачной, чуть желтоватой водице под берегом колыхались темные водоросли, белели камешки, затем дно сразу уходило вглубь, во мрак, и там дальше было… Нет, страшнее: не было больше ничего, или… – он так и не сумел этого выразить, но понял, что удерживает его только собственный страх перед этой рекой, страх, быть может, небеспричинный, во всяком случае, застарелый!..
Запись в этом месте делается сбивчивой и довольно бестолковой: поминается какая-то лодка, в ней старик – это он сам, но никакая лодка в переправе не участвовала… Разумеется, лишнее требовать здесь логики, однако весьма похоже, что герою нашему снились иногда одновременно различные сны, сны во сне! Подобное будет описано и позднее. Во всяком случае, старик и лодка – образы, читатель убедится, – достаточно многозначительные, чтобы: не оставить их без упоминания, хотя автор дневника говорит о них вскользь и глухо: он еще не знал всего, что знаем мы…
"Будь что будет, – сказал он себе. – Чего нам бояться, вперед!" Речушка и впрямь сделалась никудышной – узенькой, просто ручьем, и словно бы всегда такой была! Шаги он уж на той стороне, идет песчаною косою.
Он, вспомнил о реке и захотел оглянуться. "Не оглядывайся!" – закричало вдруг все в нем. "Пустяки", – подумал он не без самодовольства. Оборотился.
Ямки следов на песке заполнялись водою. Страх, испытанный в детстве, овладел им опять… Оставленный позади берег лежал, облокотясь о бездну, мрачная глубь которой зловеще рдела, словно в ней затонул включенный фотографический фонарь.
Обратный путь, с тоской понял он, заказан ему теперь навеки, и странствовать он должен также вечно.
Зеленые холмы с каждым шагом его отдалялись, покуда не пропали из виду вовсе.
Вокруг простирался заросший бурьяном пустырь.
***
Солнце, жухлый бурьян, гвалт кузнечиков… Этот сон, ему напоминал закольцованный обрывок видеопленки. Бесполезно было гадать, отчего неодолимо затянулся путь с зеленым холмам, бесполезно его продолжать, не имело смысла поворачивать обратно, там ожидало то же самое – солнце, бурьян, стрекотанье кузнечиков, отсчитывающих столетия!
Законы иной реальности, словно бы иной вселенной, властвовали здесь, и странник каким-то чутьем знал условие: останься он на пустыре до срока – может быть, до мига пробуждения – и ему уж не покинуть пустыря вовеки, оставаться там не просыпаясь, – предполагает он в своих заметках.
