Хоро вытерла слезящиеся глаза об одежду Лоуренса; тот легонько щелкнул ее по голове. Рагуса рассмеялся и поднял весло.
— Для нас, речников, река — это наш дом, мы просто платим за жилье… не на что сердиться. А для тех, кто с моря, река — просто дорога. И когда им приходится платить снова и снова — ясно, они злятся.
Лоуренс кивнул, показывая, что понял.
Происходящее на причале постепенно становилось все более разборчивым. Тот, кто только что кричал, оказался мальчиком; и он по-прежнему спорил со стражами. Он тяжело дышал, облачка белого тумана вырывались изо рта. Своим еще детским голосом он выкрикнул:
— Но это печать герцогской семьи!
На вид мальчик был лет двенадцати или тринадцати от роду. Его непричесанные волосы были все в грязи и пыли, да и лицо тоже. И он был настолько тощ, что, столкнись он с Хоро, вполне возможно, упал бы он, а не она.
Одеяние его было настолько потрепанным, что, казалось, развалится от любого чиха. На тощих ступнях — изношенные сандалии. Будь он при таком облачении старцем с бородой — его вполне можно было бы принять за почтенного отшельника.
В руке мальчик держал лист пергамента, который и показывал стражу.
— Что там случилось? — недовольным голосом спросила Хоро, проснувшись окончательно.
— Не очень понятно пока. Но ты ведь слышала, что он кричал?
Хоро зевнула еще раз.
— Даже я не слышу, когда сплю.
— А, ну да, храп все заглушает.
За свои слова Лоуренс был немедленно вознагражден пинком.
Прежде чем он успел пожаловаться вслух, один из стражей, до того молчавший, поднял копье и произнес:
— Эта бумага — подделка! И я больше повторять не буду! Если продолжишь вякать, получишь по заслугам!
Мальчик закусил губу, точно пытаясь сдержать слезы.
Лодка Рагусы наконец остановилась — прямо позади той, за которой они плыли. Похоже, владелец той лодки и Рагуса были хорошими знакомыми. Поприветствовав друг друга, они зашептались.
— Что за переполох? Это ученик старого Ренона, что ли?
Рагуса подбородком указал на старого, седого лодочника, чья лодка стояла впереди.
— Если так, Ренон не сидел бы сейчас в своей лодке.
— Это ты прав, ха-ха! А может, он?..
Мальчик на них даже не смотрел. Он не отводил глаз от пергамента у себя в руках; его плечи и ноги тряслись — то ли от холода, то ли от ярости, поди разбери. Сдаваться он, похоже, не хотел, но, когда поднял голову и увидел прямо перед собой острие копья, мог лишь отступить. Он пятился медленно, шаг за шагом, пока не очутился на самом краю причала.
