Если Шекспир написал трагедию воли, тогда Гамлет — глубоко мыслящий человек со слабой волей, падающий под тяжестью взятого на себя дела мести. Ключевой в таком понимании трагедии становится мысль из монолога о смерти: “Так трусами нас делает раздумье” (перевод М. Л. Лозинского).
Если же перед нами трагедия борьбы, тогда герой — стоический, безнадежный борец с катастрофически изменившимся временем, когда на смену старым доблестям короля-отца приходят пошлость, ложь, предательство Клавдия и его придворных. Эту тему наиболее отчетливо выражает уже приводившаяся фраза, которая в переводе А. Радловой передается наглядной — болезненно-анатомической — метафорой: “Век вывихнут. О злобный жребий мой! / Век должен вправить я своей рукой”.
Б. Л. Пастернак в комментирующих его переводы “Заметках переводчика”
(1946–1956) назвал пьесу “драмой долга и самоотречения”, “драмой высокого жребия, заповеданного подвига, вверенного предназначения”. Таким же, совмещающим в себе шекспировского героя, Иисуса Христа и лирического героя современнос-
ти предстал персонаж стихотворения “Гамлет” (1946), открывающего стихотворную часть романа Пастернака “Доктор Живаго”.
Похожего Гамлета представил позднее поэт Д. С. Самойлов.
Врут про Гамлета,
Что он нерешителен.
Он решителен, груб и умен,
Но когда клинок занесен,
Гамлет медлит быть разрушителем
И глядит в перископ времен.
<…>
Гамлет медлит.
И этот миг
Удивителен и велик.
(“Оправдание Гамлета”, 1 декабря 1963)
Наконец, если пьесу прочесть как трагедию Времени, убивающего человека, то герой — разочарованный скептик, который не столько борется со злом мира, сколько ужасается течению времени, которое меняет и постепенно уничтожает всех окружающих, Александра Македонского, любимого шута, его самого. “Что мешает вообразить судьбу Александрова праха шаг за шагом, вплоть до последнего, когда он идет на затычку пивной бочки? <…> Примерно так: Александр умер, Александра похоронили, Александр стал прахом, прах — земля, из земли добывают глину”.
Почему глине, в которую он обратился, не оказаться в обмазке пивной бочки?
Истлевшим Цезарем от стужи
Заделывают дом снаружи.
Пред кем весь мир лежал в пыли,
Торчит затычкою в щели.
(Акт 5, сцена 1)
В любом случае шекспировская пьеса оказывается не трагедией мести, а трагедией мысли.
Почти одновременно с “Гамлетом”, но не в Англии, а в Испании появился роман, в котором был создан иной — прямо противоположный — человеческий тип, тоже превратившийся в вечный образ.
