— Антуан, дорогой, — засмеявшись, перебила его Лора, — по-моему, этим изречением ты не утешил Стаса, а еще больше расстроил!
— Мне тоже так показалось! — усмехнувшись, согласился Энтони. — Но я тут же предпринял новую попытку, призвав на помощь Ларошфуко[1]: «В нашем уме больше лени, чем в нашем теле». А поскольку в случае Стаса получается как раз наоборот, то я взял на себя смелость сразу же процитировать ему Талмуд:» Стыдно человеку, когда ему советуют в трудолюбии подражать муравью; вдвойне стыдно, если он совету этому не следует». Завершил я свою проникновенную речь вдохновляющим высказыванием Шевреля: «Труд есть одно из непременных условий искусства дожить до ста лет».
— О, Антуан! Ты — настоящий друг. Так самоотверженно броситься на помощь! Мобилизовать в поддержку выдающиеся умы всего человечества! иронично восхитилась Лора. — И каков результат? Стас сдался?
— Судя по всему, нет. Потому что, когда я уходил, вслед мне Стас глубокомысленно изрек слова Боделера: «Самая тяжелая работа — та, которую мы не решаемся начать: она становится кошмаром».
Лора весело захохотала. Энтони присоединился к ней. Обоих всегда забавляло постоянное противоборство Стаса самому себе.
— Честно говоря, — насмеявшись вволю, произнес Энтони, — меня каждый раз удивляет, что ты и Стас — сестра и брат, рожденные и воспитанные одними родителями. Джордж — хоть и спокойный, но жизнерадостный оптимист. Олимпия — живое воплощение вечного двигателя. Твоей энергии тоже можно позавидовать. Стас же напрочь лишен даже малейшего желания к перемещению собственного тела в пространстве. Поражаюсь только одному. Как при таком малоподвижном образе жизни ему удается сохранять стройность фигуры?!!
Лора согласно кивнула.
— Я и сама удивляюсь! Предполагаю, что все, поглощаемые им, калории моментально сжигаются от напряженной умственной деятельности.
— Наверное, ты права, — Энтони проницательно посмотрел на Лору и без перехода спросил: — Ты чем-то расстроена, Лорелея?
Лора, как ни странно это было ей самой, даже после всех прошедших трагичных событий, почему-то спокойно относилась к имени «Лорелея», которое когда-то, еще при знакомстве, дал ей Энтони. Она даже боялась в глубине души, что он, из чувства сострадания и такта, станет, как все, называть ее Лорой. Но Энтони на каком-то интуитивном уровне понял это и по-прежнему продолжал обращаться к ней «Лорелея».
— Да, Антуан, — Лора тяжело вздохнула. — Кажется, меня увольняют с работы.
