— Как ты засунул их туда?
Стивен прочитал мальчишке краткий курс ботаники. Объяснил про семена, из которых вырастают растения. Рассказал о воде, солнечном свете, листьях, корнях.
— Морковь, — заявил он, — является корнеплодом.
— Гм… — весьма скептически отреагировал Малькольм.
К тому времени вокруг них уже собралась толпа. Стивен задал вопрос аудитории:
— Можете вы, ребята, вспомнить другие продукты питания, которые тоже относятся к корнеплодам?
Малькольм посовещался с приятелями, после чего уверенно выдал окончательный ответ:
— Спагетти!
Откуда нам знать то, чему нас не научили. Тот же Стивен не сумел узнать табак в виде растения, когда в возрасте двадцати лет поехал в Западную Виргинию, где листья табака можно считать символом штата. Увидев целое поле высоких стеблей с гигантскими светлыми листьями и с розовыми цветами, он спросил местного фермера, как называется это великолепное растение. Его собеседник ухмыльнулся во весь рот: «Ты, видно, приезжий, да, сынок?»
Фермер, наверное, до сих пор рассказывает этот курьезный, на его взгляд, случай. Стивен для него ничуть не лучше Тормоза-Малькольма. Каждый из нас в чем-то такой Малькольм.
Когда мы всей нацией удалились с земли, наши познания о производстве продуктов питания отпали с нас, как бутафорская грязь с героя мыльной оперы. И теперь давайте признаемся честно: большинство из нас не хочет быть фермерами, видеть фермеров, платить им, выслушивать их жалобы. Мало того, мы не очень-то верим в существование фермеров. За понятием «производство продуктов питания» мы не видим человека. Мы услужливо отдаем 85 центов с каждого нашего доллара, затраченного на еду, в пользу этого абстрактного понятия — перерабатывающей промышленности, маркетинга, перевозчиков. И жалуемся на то, как высока цена натуральных мяса и овощей, то есть более пятнадцати центов из каждого доллара могут возвращаться назад фермерам: этим живым людям, которые засевают землю, собирают урожай, выращивают скот, встают еще до зари и идут в поле, отбрасывая свою тень на наше существование. Должна быть какая-то причина, по которой мы не хотим компенсировать их затраты или вообще задумываться об этих прилежно работающих людях. Когда мы стоим в очереди в кассу супермаркета, то с большим интересом обсуждаем очередной роман из жизни звезд телевидения и нас совершенно не интересует, где проживают те, кто вырастил огурцы и дыни, лежащие в нашей тележке.
Этот отрыв от своих сельскохозяйственных корней — естественное следствие миграции с земли в города, которая началась еще во времена Промышленной революции. Но окончательно мы лишились своих корней из-за крутой перестройки фермерского хозяйства США после Второй мировой войны. Наши военные заводы, поскольку настало время перековать мечи на орала, были переоснащены, и из запасов нитрата аммония вместо взрывчатки стали изготавливать химические удобрения. Следующий скачок — переход на кукурузу и соевые бобы на полях Среднего Запада. Казалось, все это делается во благо, но некоторые официальные лица увидели в этих новых резервах причину разрушить политику «Нового курса» (политику Рузвельта), которая помогала фермерам перенести колебания экономики. За последующие десятилетия под давлением промышленности правительство переписало правила по субсидиям на товар, так что эти фонды не обезопасили фермеров, а вместо этого гарантировали снабжение дешевым маисом и соевыми бобами.
