Анри сначала косился на нее, а потом, убедившись в ее практичности, поинтересовался, где можно приобрести такую же. Отличная походная куртка получилась.
Прошка помялся немного, а потом вымолвил:
– Спасибо вам, ваша милость.
– За что это? Это тебе спасибо, – удивился я.
– Ну это, вы мне жизнь спасли. Вовек не забуду.
Все внимательно слушали наш разговор. Я подмигнул Анри и сказал Проухву:
– Так это я не о тебе заботился, а о себе.
– Как это? – не понял Прошка.
– Кто бы мне тогда куртку штопал, если бы тебя убили? Я просил Анри, он почему-то не хочет…
Анри тихонько хрюкнул.
– Так ему ж нельзя…
– Почему это нельзя? – еще больше удивился я.
– Так ему не положено, он же благородный, дворянин, – объяснил мне Прохор.
– А я-то все голову ломаю, почему он отказывается, – произнес я тоном человека, до которого наконец дошло.
Тут не выдержали все. Хохот стоял такой, что заволновались лошади, пасшиеся неподалеку.
Хороший Прошка человек и совсем не глупый, но наивный до ужаса.
– Ну что, ребята, еще по одной выпьем – и спать. Завтра отдыхаем, приводим себя в порядок, разбираемся с трофеями, а послезавтра в путь.
Ребята оживленно зашумели: моя микстура всем пришлась по душе.
– Ваша милость, – воспользовался Прошка всеобщим хорошим настроением, – может быть, споете?
Он стал горячим поклонником моего таланта. Стоило мне взять в руки гитару, Прохор мгновенно материализовался где-нибудь неподалеку.
– Извини, братец, без гитары какое пение? – нашел я отговорку.
– Так вон она, в телеге лежит, – услышал я в ответ.
Как – в телеге? Я же лично проверял перед выездом укладку вещей и продуктов. Когда успел положить? Бросим телегу – мне что, как кабальеро, ехать на лошади и фламенко играть?
Народ притих, ждет моей реакции.
– Хорошо, Прошка, неси.
Парень пулей бросился к телеге. Я взял в руки гитару, настроил, задумчиво провел пальцами по струнам. Что же сыграть-то? А что здесь думать…
А не спеши ты нас хоронить,
а у нас еще здесь дела.
У нас дома детей мал-мала,
да и просто хотелось пожить
[1].
Одного уж схоронили. Вырыли могилу, засыпали тело землей, утрамбовали сверху небольшой холмик. В изголовье поставили камень. Нет человека. Когда вернемся – если вернемся, – родные получат тройную плату. Да разве дело в деньгах? Три дочери у него, как оказалось, погодки, старшей двенадцать. Ладно, вернемся, тогда и разберемся.
А живым – живое.
Последние две строчки куплетов подпевали уже хором.
Лица людей просветлели: песня – тоже хорошая психологическая разгрузка, не хуже алкоголя, может быть.
