и согласие на вражеское предложение, изволение самой личности, по причине любопытства, гордости и возражения воле Божией
[214]; разгадка трагедии в единомыслии с диаволом, в играх с
его грехом, в том печальном факте, что в глубине души, т.е. на самом деле, они, хоть и любят лечиться, вовсе не хотят вылечиться, не хотят быть как все, не хотят меняться, бороться, трудиться и потому
не видят глазами и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы Я исцелил их[215].
И я испортился с тех пор,
Как времени коснулась порча.
Б. Пастернак.
По разным причинам клинических на сегодняшний день в монастырях совсем (или почти) не осталось, но душевнобольных сколько угодно, не в медицинском[216], а в прямом смысле слова – людей с больной душой. Их на земле становится все больше, пропорционально предвиденному Господом оскудению любви[217]. Способность к любви некоторые философы-моралисты[218] считали единственным источником духовно-творческих, познавательных и эмоциональных резервов личности, а притупление этой способности главной причиной психических аномалий[219], поскольку нарушение самого важного закона, обусловливающего существование человеческого рода, влечет за собой столь же катастрофические последствия, как и нарушение законов природы.
Но человеческая любовь – только частица всегда и везде действующей любви божественной, акт сознательного или бессознательного стремления к Богу, иначе она остается всего-навсего временным, неустойчивым, зависящим от тысячи причин предпочтением и по любому поводу легко испаряется[220]. Неудивительно, что в обезбоженной советской атмосфере несколько поколений, лишенных благодати церковных Таинств, разучились любить даже собственных детей и соответственно несколько поколений не имеют опыта христианской любви, с ее жаждой умалиться[221], послужить[222], положить душу за други своя[223].
Ничего не поделаешь, монашество – барометр, который, стоя в уединенной комнате, со всех сторон замкнутой, с точностию показывает состояние погоды на улице[224]; на нашей улице сегодня общество потребления, что-то вроде капитализма[225], с одним очевидным для живого индивидуума преимуществом – богатством выбора; насладившись десятками сортов пива, сыра и колбасы[226], бывший советский человек всё ещё не преодолел острого желания наверстать упущенное; он грезит теперь достойнымсуществованием, чтоб как у них[227]; берёт реванш десятилетиями официально отвергаемое мещанство, буржуазный дух
