Тут мимоходом заметим, что стихов после того венчания наш герой не писал практически десять лет. Это уж потом, после возвращения на службу и на отечественный Парнас, были «Чародейкою Зимою», «Есть в осени первоначальной», «Умом Россию не понять», «Нам не дано предугадать», «Я встретил вас и все былое…»
Все былое ожило в отжившем сердце 67-летнего Федора Ивановича. Он лечился в Карлсбаде и встретил свою первую любовь — Амалию Лерхенфельд (по мужу уже баронессу Крюденер). И тою же летнею ночью, вернувшись в отель, — без помарок, как гласит еще одно предание, — записал сей шедевр… Вообще, история любовей Тютчева — история совершенно самостоятельная, и к ней нам непременно стоит вернуться. Но позже… А покуда вернемся к нашим героям.
Не мог подолгу сидеть за столом БЕЛИНСКИЙ: у него тотчас разбаливалась грудь. Отчего «неистовый Виссарион» писал преимущественно стоя. И — назовите это распорядком или как-то уж там еще — но работал он по строго заведенному графику. А именно: полмесяца практически не выпускал пера из рук, а потом ровно столько же почти не притрагивался к нему, жил в свое удовольствие.
А устанет отдыхать — и снова за конторку…
Никогда не было определенных часов ни для занятий, ни для еды, ни для сна и у СОЛОВЬЕВА: «он делал из ночи день, а изо дня — ночь», писал, когда писалось, ел, когда елось, спал, когда спалось. Что, тем не менее, не помешало Владимиру Сергеевичу стать провозвестником русского символизма и кумиром поколения, породившего Блока с Белым… Работоспособность этого «всечеловека» впечатляла осведомленных: он мог неотлучно просидеть за письменным столом шесть-семь часов кряду, затем уснуть часа на два и проснуться в три ночи, чтобы опять засесть за работу до самого полудня…
БЕЛОГО просто процитируем: «Я пишу день и ночь; переутомляясь, я в полусне, в полубреду выборматываю лучшие страницы и, проснувшись, вижу, что заспал их… Так работаю я пять месяцев без пятидневки; пульс усилен; температура всегда «37,2», т. е. выше нормы; мигрени, приливы, бессонницы облепили меня, как стая врагов; написано 2/3 текста, а я не знаю, допишу ли: допишу, если не стащат в лечебницу. Так я пишу в узком смысле слова, в период «записывания», после услышания темы и увидения образов. Но так мною записано лишь 6–7 книг из мной написанных тридцати»…
Будете комментировать?..
Из его «возлюбленного брата» БЛОКА: «Я пишу стихи с детства, а за всю жизнь не написал ни одного стихотворения, сидя за письменным столом. Бродишь где-нибудь — в поле, в лесу или в городской сутолоке… И вдруг нахлынет лирическая волна… И стихи льются строка за строкой… И память сохраняет все, до последней точки. Но иногда, чтобы не забыть, записываешь на ходу на клочках бумаги. Однажды в кармане не оказалось бумажки — пришлось записать внезапные стихи на крахмальной манжетке. Не писать стихов, когда нет зова души, — вот мое правило».
