Хорошо известно и то, что Скотт практически никогда не удостаивал рукопись второго взгляда, в первый и последний раз читая написанное полностью лишь во время правки текста в печатной корректуре…
А АЛЬФЬЕРИ своего «Филиппа» (вторую и лучшую трагедию, из которой, собственно, Шиллер и сотворил своего «Дона Карлоса») переписывал пять раз…
А ПАСКАЛЬ восемнадцатое и последнее из своих «Писем к провинциалу» переделывал ТРИНАДЦАТЬ раз…
Рассказывая о последних годах ТИЦИАНА, один из учеников поведал, что мастер частенько отворачивал начатые холсты «лицом к стене на долгие месяцы». А когда снова брался за кисти, изучал отстоявшиеся полотна «так сурово, будто они были его смертельными недругами». И лишь обнаружив что-то не соответствовавшее изначальному замыслу, начинал «прибавлять и убавлять» с уверенностью и точностью «благодетельного хирурга». И теперь, на заключительном этапе работы, откладывал кисти в сторону, и последние мазки наносил исключительно пальцами — «объединяя цвета, сближая их с полутонами».
Напомним: мастеру в это время было плюс-минус сто лет. Каким самообладанием надо располагать, чтобы в этаком-то возрасте не спешить — быть уверенным, что месяцы спустя вернешься к недоделке!..
Тщательнейше оттачивал свои статьи, прежде чем отправлять их в печать, ГАУСС — месяцами выверял изложенное, с маниакальностью филолога (напомним, что изначально он планировал стать гуманитарием) заботясь о краткости языка и изящности методов, устраняя и переустраняя малейшие следы предварительных усилий — ну, немец, чего вы хотите!
Порой труды вылеживались у него в столе годами, а иные — и десятилетиями. Вследствие чего этот гениальный педант профукал целый ряд открытий, уступив пальму первенства тем, кто публиковал результаты исследований «с колёс» (это выяснилось через полвека после смерти Гаусса, когда было опубликовано «Наследие» ученого).
О таких торопыгах он говорил: страдают математическим поносом. Кто-то съязвил: а не страдал ли «геттингенский колосс» математическим запором?..
И вспомним ПУАНКАРЕ, библиография работ которого к моменту вступления в Академию наук включала уже 103 наименования. «Бессмертным» же во Французскую академию (не путать с упомянутой ПРОСТО Академией: эта — во много раз более солидное учреждение, ее еще сам Ришелье учредил) он был принят, имея в послужном списке втрое больше научных публикаций. Необыкновенная производительность Жюля Анри не снижалась на протяжении всей жизни. Любой трудности вопрос он разрешал «с быстротой стрелы»…
