ЭЛЬ ГРЕКО (картины подписывал своим настоящим именем — Доменикос Теотокопулос) (1541–1614), испанский художник греческого происхождения, не схожий в манере письма ни с одним из коллег — не современников, а вообще ни с одним за всю историю живописи. Самые экспрессивные, самые новаторские и одухотворенные вещи создал, будучи уже одряхлевшим, почти разваливающимся человеком. Не имел ни учеников, ни последователей, его гений был открыт миром лишь через 300 после смерти — кубисты сочли грека своим предтечей… А характерная вытянутость фигур на его полотнах и фантасмагорические цвета объяснялись всего-навсего астигматизмом художника — близорукость гения достигала 10 диоптрий…
ЭРДЁШ Пол (1913–1996), венгерский математик, рекордсмен по количеству научных работ: единолично и в соавторстве написал 1486 трудов (при усредненной норме в плюс-минус сто статей на душу). 492 соавтора — тоже рекорд; в отличие от коллег, предпочитавших держать промежуточные плоды своих исследований в секрете, Эрдёш был необычайно щедр на идеи…
ЮДИНА Мария Вениаминовна (1899–1970), пианистка, последняя великая представительница петербургской школы исполнительского искусства. С 22 лет преподавала. С 24-х — профессор Петроградской (позже Ленинградской — пока не выгнали за недопустимо демонстративную православность), затем Тбилисской, наконец, Московской консерваторий и последним шагом — Гнесинки. Классическая чудачка…
ЯКОВЛЕВ Алексей Семенович (1773–1817), ух какой русский актер, обладатель богатырской фигуры и звучного голоса, что об ту пору, сами понимаете, с лихвой заменяло артисту и интеллект, и всё остальное…
Итак: как творили…
Непринужденность, с которой сочинял МОЦАРТ, вошла в поговорку. Сам сознавался: музыкальные идеи являются-де к нему чуть ли не против воли, подобно сновидениям: «Все это происходит во мне точно в прекрасном, очень отчетливом сне». Из этого признания и родился миф о фантастической легкости его творчества. На деле же «гуляка праздный» вообще не знал, что такое отдых. Он работал бешено и безостановочно. И сформировав произведение в уме — уже да: мог записывать созданное, даже болтая с друзьями…
То же у ШОСТАКОВИЧА: «Я думаю медленно, но пишу быстро» — обычно он записывал произведение уже почти полностью созревшее в сознании…
ХИЧКОК так чаще всего свои фильмы снимал…
А уж кто творил действительно ненапряжно, так это РОССИНИ. «У меня легко возникают идеи, — вспоминал он, — и мне не хватало только времени, чтобы записывать их. Я никогда не принадлежал к тем, кто потеет, когда сочиняет музыку»… Что и говорить: «Севильского цирюльника» — своего великолепного «Севильского цирюльника», после которого можно было бы вообще ничего не делать и всё равно остаться навсегда в истории мировой оперы — он написал за две (по другим данным — за неполные три) недели, либреттист Чезаре Стербини едва успевал подносить тексты. Тут же заметим, что премьера «Цирюльника» провалилась с таким треском, что на другой день Россини, чтобы не идти в театр и не сгореть со стыда, встав за чембало (чего требовали от него условия контракта), сказался больным. Правда, в тот вечер оперу накрыл триумф: «Да здравствует синьор Россини!» — взывал театр, не смолкая…
