2.
Однажды старик услышал фразу, которая прожгла его душу навсегда — “человек созревает для смерти, как созревает виноград”. Себя он считал созревшим для смерти вот уже долгие годы — и то, что он дожил почти до семидесяти, было самым настоящим чудом. Врожденный порок сердца, его матери честно сказали, что ребенок надолго не задержится на этом свете. А он все же задержался, и даже родил двоих детей. Он созрел вначале для смерти, потом для любви — и у любви этой было имя сына. Алешка вылечил, исцелил его от страха перед болезнью — рядом с ним хотелось жить, для него одного — не умирать. Самым большим горем в жизни старика была даже не смерть жены, а отъезд Алешки. Его жену Машу, родившуюся, как нарочно, в далеком от родного города Хабаровске, старик тайно недолюбливал — ну почему она не захотела переехать к ним, ведь квартира позволяла, и он, старик, тогда еще выходил из дому, он помогал бы с внучкой. И Олеся бы не отказала — старик был уверен в дочери, как в самом себе. Олеся была его точным продолжением, истинной наследницей по линии чувств, просто — часть его самого, о которой не задумываются особо — любят ее или не любят. А вот Алешку старик любил, и жил он на свете только потому, что ждал писем от сына — и однажды, кто знает, мог бы дождаться его самого.
После женитьбы Алешка приезжал в родной город всего дважды — сразу после свадьбы, и потом — на похороны матери. Привозил своих Машу-Юляшу, навещал школьных друзей, с Олесей вежливо скучал на кухне и скорее, скорее, мчался домой в Хабаровск... Это “домой” старика особенно обижало — как он мог так быстро привыкнуть к другой семье, ничем не напоминавшей ту, в которой вырос? Олеся считала, что это свойственно мужчинам, но старик вполне справедливо сомневался в Олесиных знаниях по этой части. На свадьбу к Алешке ездила одна только мать, тогда еще здоровая. Какая же страшная эта болезнь, и какие умные эти клетки — когда мать наконец отмучилась, опухоль на глазах стала сдуваться, словно бы клетки покидали ставшую ненужной плоть... А тогда никто ни о чем не догадывался, мать уехала в Хабаровск и пробыла там почти неделю. Старик остался с Олесей, самолеты для него были под абсолютным запретом, и поезд он бы ни в коем случае не вынес — на неделю запечататься в душном купе. Да и стыдно признаться... не потянули бы они такое путешествие — Олесина зарплата и две унылых стариковских пенсии, вот все, на что могли рассчитывать...
