Другая химера, составленная из предметов домашней утвари, изображает папу Павла III, имя которого записано при помощи кувшина с молоком (Paul = pot au lait), блюда (le plat) и покрывала (la pale), составляющих его лицо. Вместо тиары (tiare) на голове его находится колокол (cloche), что образует «клистир» (clochetiare = clystere), и означает, что он заслужил похвалу, получив клистир от протестантов. Этот документ, изданный в Германии, отличался исключительной язвительностью, и достоин пера Рабле, который опубликовал в то же самое время четвертую книгу «Гаргантюа и Пантагрюэля». Если это и не его рук дело, то конечно же одного из его самых лучших учеников.
Я уже говорил, что как «Гаргантюа и Пантагрюэль», так и многие рисунки той же самой эпохи могут развернуть перед внимательным читателем историю одного из наиболее важных событий последних столетий, отказа парижских гульярдов присоединиться к лютеранам; они строго придерживались этой позиции на протяжении всего XVII столетия, и знаменитая миниатюра Тристибуса Галлия является на самом деле не чем иным, как прямым подстрекательством к массовому истреблению гугенотов, которые изображаются на ней с головами собак, а собака, как мы выше уже видели, была у гульярдов иероглифом убийства.
Целая серия эстампов 1394 года была, наоборот, направлена против Лиги и против папы Климента VIII, имя которого (Clement) записывается суммой слов «воротник» и «манто» (collet и mante, и colmante); они относятся к обращению Генриха IV и раскрывают один весьма любопытный факт, а именно: это обращение предварительно обсуждалось папой и протестантским ректором, вероятно, капелланом Берне, которые договорились друг с другом обо всех деталях.
Но что встречается гораздо реже, чем эстампы «гульярдов», так это нечто вроде сценариев, или шарад, которые публикуются вместо рисунков. Господин Шамфлёри приводит в своей книге несколько примеров, и, в частности, сохранившееся в Эстуале воспоминание о представлении в театре герцога Бургундского.
Это было 26 января 1607 года; Генрих IV присутствовал со всем своим двором, а комедианты разыгрывали фарс по поводу очередного налога. Одна простая женщина разыскивала своего мужа в кабаке, говоря ему при этом, что тот истратил сумму, которую надо было заплатить королю. «Я думаю, что неплохо сэкономил здесь, — отвечал мужлан, — я предпочитаю пить, когда у меня жажда, по крайней мере, из этого вина король не заберет уже не капли». Тогда к ним прибыли три офицера юстиции, которые, не получив денег, принялись налагать арест на имущество бедняков, в том числе и ящик, на котором сидела жена крестьянина. Она упрямо не хотела вставать с него. Приказ короля предусматривал возможность отбирать имущество силой. Наконец, крышка ящика оказалась открытой, и офицеры могли проверить его содержимое; однако оттуда выскочили три беса и унесли с собой блюстителей закона.
