, Ады Фэлкон
[13], Азучены Маизани
[14] — сплошь душераздирающие танго.
Когда мы разделяем чужое горе, случается, что, сами того не ведая, защищаемся от угрожающего нам самим несчастья; сострадание может служить отвлечением. Но когда страдание настигает нас самих, помимо утешения можно ощущать и необъяснимое ликование от осознания схожести человеческих испытаний. Когда я соприкасалась с людьми, погруженными в печаль или только что вышедшими из этого состояния, мои собственные невзгоды казались не столь значительными, но не исчезали совсем; так бывает, когда разводишь водой крепкий кофе, хотя утверждают, что тогда он воздействует сильнее. Погружение в чужие беды не означало, что боль, которую я воспринимала как собственную, отступала, наоборот, она подспудно усиливалась. Может быть, меня околдовала эта глубокая и вечная любовь, испытанная в зрелости, о которой напомнила женщина, встреченная в Буэнос-Айресе? О такой любви я, наверное, мечтала, несмотря на то, что во мне зашевелился червячок страха, вызванный исчезновением персонажа К. Разумеется, трагедии, пережитые моими друзьями из бывшей Югославии и Румынии, трудности, с которыми они сталкивались ежедневно, помогли мне понять относительность моей боли, но и то и другое выражалось словами, которые могли бы быть моими, чтобы описать совсем другое событие, и неважно, что эти слова уже были произнесены, я могла бы наполнить их собственными чувствами и придать масштаб тому, что произошло со мной. Что же касается остракизма, жертвой которого стала в Будапеште юная румынка, о чем я вспомнила, когда встретила ее в Тимисоаре, то он был вызван совсем иными причинами, чем те, которые заставляли меня, погружаясь в фантазмы, считать, что Жак готов от меня отстраниться. Отличительной чертой этой девушки могла бы стать эта ее грусть в сочетании с готовностью к борьбе, совсем как в театре или в кино, когда мы хотим, чтобы персонажи, вовлеченные в интригу, не имеющую к нам никакого отношения, чувствовали и вели себя так, как сами мы в жизни ни за что не посмеем. Если говорить более отвлеченно, разве мы не наблюдаем постоянно за себе подобными, разве мы не интерпретируем их действия, как автор, плетущий канву своего повествования, распространяет собственные чувства на всех персонажей и заставляет их разделять его собственные тревоги, иначе говоря, улаживать его собственные внутренние конфликты?
Существует даже извращенная форма этого фагоцитоза
