Женщина в платке, низко сдвинутом на лоб, протягивает нам первые цветы:
— Молодой человек, фиалки, первые фиалки…
Я тяну Юрия за рукав, но он уже останавливается, берет три букетика и складывает их вместе. Потом лезет за деньгами в карман и пересчитывает мелочь на своей ладони. В другом кармане денег нет вовсе. Мы стоим уже несколько минут около женщины, и люди обходят нас. Мне почему-то стыдно, что у Юрия нет денег, и я краснею. Но ему не стыдно. Он отделяет один маленький букетик и сует его вместе с мелочью женщине. Два других отдает мне. Я не знаю, что сказать, не знаю, что принято делать в таких случаях. С другими было просто, и я даже не помню, что говорила. С другими и цветы было покупать не стыдно. Можно было даже купить пополам. Здесь — нельзя. Не знаю почему.
К женщине с цветами подходят двое ребят с красными повязками на рукаве. Мы уходим, и Юрий говорит мне:
— Дружинники. Вот чего я не понимаю! Почему студенты, служащие, рабочие должны превращаться в милиционеров? Может быть, милиционеры на это время превращаются в колхозников и едут убирать урожай в близлежащие колхозы? Не лучше ли, если каждый будет делать свое дело: милиция — охранять порядок, студенты — учиться, а колхозники — работать на полях?
И правда! Как это разумно: каждый делает свое дело. Мне это и в голову никогда не приходило. Смотрела на дружинников и еще восхищалась: общественность на страже порядка.
Я смотрю на Юру исподтишка, сбоку. У него плохо выбритая темная щека, и мне это начинает нравиться: никакого пижонства. Человек не успел побриться, и это его не смущает. Он все равно идет по Москве и говорит о пустяках. Останавливается возле дерева. Эти деревья растут вдоль всей дороги, и на каждой ветке каждого дерева уже закипают туго спеленатые почки.
Юрка прыгает, задевает кончиками пальцев ветку, но не успевает заломить ее. Тогда он сбрасывает плащ:
— Держите!
Он разбегается и прыгает еще раз. В руке остается недлинный темный прутик. Он протягивает прутик мне.
— Зачем вы сорвали?
— А для чего тогда и растут деревья?
— Но если бы все так думали, то и деревья бы не росли.
— Не все так думают.
Мы прощаемся в дверях гостиницы. Юрий не задерживает мою руку в своей. Он коротко пожимает ее и улыбается:
— Встретимся в Ленинграде.
«Простите», — говорит кто-то на ломаном русском языке. «Позвольте пройти», — по-фински говорит Аарне.
Я пропускаю Аарне и киваю Юрию головой.
Я вхожу в гостиницу.
— Минутошку.
Аарне задержался у столика портье и догоняет меня на лестнице. Он шагает через две ступеньки, подавшись вперед коренастым телом.
