— Я не поеду в Париж, — услышал он. — Я не могу позволить себе надолго оставить Броули и Моуртон-хаус.
— Вы поедете, потому что должен ехать я, и это окончательно, — сказал он.
Колби отпрянула, как будто ее ударили.
— Я не потерплю, чтобы со мной так разговаривали.
— Давайте понимать друг друга правильно, — возразил он. — Я буду разговаривать с вами так, как сочту нужным.
— Вы обещали убраться из моей жизни, как только я буду… — слова застряли у нее в горле.
— Я сделаю это, но мне необходимо, чтобы вы были со мной в Париже, — сказал он.
— Зачем?
— Это вам знать не обязательно, — сказал он, радуясь, что они наконец-то приехали на бал.
— Я не сдвинусь с места, пока вы мне все не объясните.
Слишком не привыкший к тому, чтобы объяснять свои действия кому-либо, Нэвил потерял терпение.
— Хватит. Много знать вредно для здоровья. — Он грубо взял ее под руку, и они вышли из экипажа.
* * *
Колби имела шумный успех. Когда они с Нэвилом приехали, все гости собирались в саду. Их обступили и засыпали поздравлениями по поводу завтрашней свадьбы.
Офицеры не могли отвести взгляд от высокой гибкой женщины в бледно-лиловом шелковом платье с глубоким вырезом, облегающем и подчеркивающем ее длинные стройные ноги. Женщины были не в силах скрыть своего восхищения Нэвилом.
Церемониймейстер призвал собравшихся к порядку и напомнил, что сейчас прозвучит сигнал вечерней зари. Все двинулись через величественные двери, которые вели наружу, туда, где на широкой холмистой лужайке, освещенной массивным факелом, собрался полковой оркестр во всей своей красе. Вечер был ясный и прохладный, но никого это не смущало. Разноцветное пышное зрелище полка при полном параде было знакомо Колби и не переставало глубоко волновать ее.
Под бодрящую маршевую музыку Колби посмотрела на Нэвила, ожидая увидеть его равнодушие к этому привычному для него зрелищу. Он стоял по стойке «смирно», на лице была такая скорбь, которая могла бы тронуть и каменное сердце. Во второй раз за этот вечер человек, которого она считала холодным и бесчувственным, открылся перед ней с совершенно неожиданной стороны.
«День Святого Патрика» и другие военные мелодии в исполнении оркестра, его друзья в парадных формах, никогда не видавших сражений, все доспехи мирной армии, так разительно отличавшиеся от атрибутов военного времени, уже второй раз за эту ночь невольно вернули Нэвила к событиям при Бадайосе. К нему пришли воспоминания и ночные кошмары, в которых он провел восемь лет, пытаясь забыться в вине и в разгульной жизни.
