Время шло, а они молча смотрели друг на друга – два бывших непримиримых врага, сведенных в одном месте в не самое доброе время прихотью забавницы-судьбы. Одна
сверху – усталым и затуманенным от нестерпимого голода взглядом, другой – снизу, глазами, мутнеющими от жгучей боли и растущего холода внутри.
Первым в себя пришел вурлок. Видимо чувствуя, что не долго ему осталось, он прохрипел
что-то неразборчивое, роняя из губастой пасти хлопья кровавой пены. Понять его было
невозможно.
Проделанные усилия, видимо, выпили остатки его сил до дна – он прикрыл глаза и
откинул голову, с грохотом стукнувшись о косяк.
– Помер, что ли? – Осси нагнулась пониже, почти к самой его морде, чтобы услышать –
дышит, или все уже…
Дышал. И, словно почувствовав ее лицо рядом, открыл глаза.
– Ос–с–сси, – выдохнул он. – Ш–шш–аре…
На большее его не хватило. Пена розовой шапкой пузырилась на посиневших губах, а
глаза становились матовыми и тусклыми.
Осси почувствовала, что в руку ей суют какой-то предмет, теплый и влажный от крови.
Опустила глаза – в руке был зажат небольшой тубус с болтающейся на серой ленте
печатью. Письмо. От кого – понятно, раз посланец с клыками. И, наверное, важное, раз
жизни его стоило.
Интесса перевела взгляд на вурлока – он улыбался. Чуть-чуть ртом, а больше – глазами.
– Ц–цсс–ерковники. Торопис–сс.
– Спасибо, – вполне серьезно и искренне сказала девушка.
В ответ он криво усмехнулся, а потом неожиданно прижал свою измазанную в крови руку
ко рту девушки.
– Еш–шшь.
Вкус горячей живой крови на губах захлестнул Осси с головой, и дальше она ничего не
помнила.
Бурлящая сладкая кровь разливалась внутри жидким пламенем, заполняя ее всю доверху
и вытесняя все лишнее и ненужное. Усталость, отчаяние, слабость – все это было
безжалостно выплеснуто наружу, чтобы освободить место для живительной влаги.
Больше, больше, больше… Осси чувствовала, что срывается в бездну, и… это ей
нравилось.
А потом падение прекратилось – у нее будто выросли крылья, и она воспарила. Над
жизнью и смертью. Над суетой и печалью. Над домом и холмами. Бурлящий огонь
продолжал разливаться по телу, а она, оставаясь на крыльце своего дома, уже парила в
подвластной только птицам вышине и видела под собой весь мир…Узкую ленту реки, руины церкви, Каменный ключ, и холмы, холмы, холмы… простирающиеся до самого
дальнего горизонта, где неприступной стеной вздымались высокие – до самого неба горы.
Она жадно, захлебываясь пила, кровь умирающего вурлока и не могла найти в себе сил
