брызжущую во все стороны кровь из разбитых костяшек, ни на жалящие брызги
расколотых камней. Не очень понятно было, кого она имеет в виду: себя, ула или проруху-
судьбу, но у нее самой, похоже, на этот счет сомнений никаких не было и останавливаться
она не собиралась. – Мразь! Тварь!
«Все! Хватит! – Рявкнула в голове Хода. – Это не поможет! Тебе-то что – на тебе-то все в
миг теперь заживает – дом пожалей. Разнесешь ведь».
Но Осси ее даже не слышала и продолжала в исступлении крушить стену.
– Мразь!
Наконец она остановилась и, тяжело дыша, уставилась на израненные пальцы.
– Тварь! – Уже совсем тихо повторила она и всхлипнула.
Внимательно осмотрев руку, она слизнула выступившую кровь. Стало легче. Слизнула
еще.
Она продолжала слизывать кровь, с ужасом и интересом наблюдая, как прямо на глазах
затягиваются молодой розовой кожицей глубокие рваные раны и мелкие ссадины.
Прошло довольно много времени, прежде чем она успокоилась настолько, что смогла
оторваться от этого глубокомысленного созерцания:
– Сколько… – голос Осси сорвался в хриплый сип, и она закашлялась. – Сколько до
полнолуния?[1]
«Четыре дня. – Это звучало как приговор, и, видимо, желая его хоть чуточку смягчить, Хода добавила: – Не считая сегодняшнего».
Да, сегодняшний день считать уже не стоило. От него и не осталось уже ничего. Пока
Осси разбиралась тут со своими ощущениями, солнце уже закатилось, и наступил вечер. А
где вечер – там и ночь…
– Тварь! – Опять повторила Осси и повернулась к зеркалу.
Девушку, которая смотрела на нее с той стороны стекла, она узнавала с трудом. Как
давнего знакомого. Как хорошо позабытого родственника, которого не видела много лет, и вот теперь надо было угадать в совершенно чужом человеке родные черты, и уже по
ним понять, кто же это перед тобой. Примерно так. С той лишь разницей, что на этот раз в
незнакомке надо было узнать себя.
Сделать это было трудно, и многое приходилось принимать просто на веру, потому что
изменилось в ней практически все. До самой последней черточки.
Во-первых, бледность. Совсем белым лицо, благодарение Страннику, не стало, но красок
на нем поубавилось изрядно. Такие лица были в моде лет этак двести с лишним назад, а
вот по нынешним временам выглядела Осси несколько нездоровой. А, учитывая порядком
посиневшие губы, так и вовсе можно было решить, что она вознамерилась перенести на
ногах лихорадку или еще чего похуже.
Волосы у нее стали светлее и даже, вроде, немного длиннее, чем раньше. И точно, что
