– Мирослав Халуев?
– Да…
– Это ты сегодня улетаешь в Бразилию?
– Да…
– Хочешь улететь?
– Да…
– Где ковер?
– Какой… ковер?
– Я выколю ему глаза! – после этих слов я отнял у Геры карабин.
– Ковер шаха Исмаила, – напомнил Гера, – который был соткан в честь его победы над персидским ханом.
– Ширванским, – вмешался Гриша.
– А где, по-твоему, находится Ширванское ханство? – Герино лицо исказилось от сарказма.
– Ну, точно не в Персии.
– Так скажи – где?!
– Помолчите немного, – попросил я, дождался, когда наступит тишина, и наклонился к толстощекому. – Где ковер хана Исмаила?
– Господа, это какая-то ошибка, – залепетал Мирослав. Кажется, он не спешил в Бразилию. – Вы… знаете, чей это ковер?
– Да какая мне, к черту, разница, чей это ковер?! – захрипел Антоныч. – Тебя спрашивают – где он!
– Я из чисто благородных побуждений, поверьте… – продолжал бормотать толстощекий. – Из соображений вашей безопасности…
– Дай карабин, – вырвав оружие из моих рук, Антоныч перехватил его поудобнее и поднял вертикально над Халуевым.
– В подсобке, – сказал Мирослав. – В подсобке. Где Штельман?.. Креслин, где Штельман?
– Это какая-то шифровка? – засуетился Гера. – Что значит Креслин-Штельман? Где тут тревожная кнопка?
Антоныч снова сунул руки в витрину и вытащил мужичка.
– Это?
Халуев кивнул.
Через минуту политый ессентуками продавец открыл глаза.
А еще через минуту, выйдя из подсобки вместе с ним, Гриша выволок на свет и ковер. Был он размером метра три на четыре – всего-то… и свернут в рулон.
Уходя, мы все тщательно осмотрели. Все трое прикручены скотчем к креслам, а кресла прижимались друг к другу спинками. Мирослав сидел выше всех – его пришлось усадить в найденный на складе трон какого-то царька, то ли эфиопского, то ли конголезского. Передвигаться такой конструкции по полу решительно невозможно. Напоследок Гера замотал всем рты, и мы, сняв у самых дверей маски, вышли.
– Теперь с чистой совестью можно ехать к Гюнтеру, – облегченно вздохнул Гриша. – Возьмем картины и разочтемся со всеми. Кража – не разбой.
Гера вынул трубку и набрал номер.
– Гюнтер Алексеевич?.. Встречайте.
Не первый раз он выполнял хорошо оплачиваемые просьбы Сказкина. Но, как и у всякого ликвидатора, наступил в его жизни момент, когда закралось в душу подозрение, что вот она – последняя работа. И выполнение ее означает конец. Поэтому, когда ему было поручено убрать не одного, а сразу четверых, киллер впервые за все время службы у Сказкина решил присмотреться к будущим жертвам. Много времени на это не ушло. Спустя всего несколько часов он знал о каждом из четверых все. И по всему выходило, что ни образ жизни будущих жертв, ни занимаемое в обществе положение не могли помешать бизнесу Сказкина ни на йоту. И опять же – четверо… Понятно, что за триста тысяч долларов Сказкин мог бы даже имен их не называть, а только улицы, на которых те проживают, но оттого и родилось сомнение – не последняя ли это работа? Ликвидация четверых зараз – очень уж это на геноцид похоже. Такое впечатление, что Сказкин сам хочет его подставить. Пусть-де менты его забирают с чистой совестью, а на Сказкина, даже если киллер разговорится, вряд ли кто подумает всерьез. А потому, чтобы опередить события, решил он приехать к Сказкину лично.
