Орунг и Пукы уставились на жрицу во все глаза. Пукы – восторженно. Орунг… Он и сам не знал – как. Жрица оказалась стара. Ее лицо походило на ссохшуюся шкурку, но фигура была как у юной девушки. Густые голубые волосы, расчерченные вкраплениями седых прядей, плотным плащом падали ниже пояса. Из-под края волос выглядывала небрежно замотанная вокруг бедер повязка. Голые босые ноги уверенно попирали талый снег. Блекло-голубые, непривычно большие и круглые глаза насмешливо щурились, разглядывая прожженные и покрытые копотью парки хант-манов.
Шаман поклонился вновь:
– Охотничьи люди хант-маны благодарят великую жрицу за спасение и нижайше кланяются высокому Храму…
– Что ж, тем лучше! – не дослушав славословия, перебила его жрица. – Значит, хант-маны тем более не откажутся помочь оберегающему их Храму!
К паулю, позвякивая колокольчиками оленьих упряжек, подъезжали сани большого обоза.
Свиток 6
В котором жрица с голубыми волосами в доступной форме объясняет всем, что происходит
– Чтоб тебя приморозило, а потом оттаяло! Чтоб тебя Куль-отыр под землю забрал! Чтоб тебя жрица себе на обед зажарила!
– Тихо ты! Тихо! Услышит! – перепуганная Тан гонялась за Аккаля, пытаясь закрыть ему рот ладонью.
Аккаля скакал на одной ноге, зажав вторую руками, то ругаясь, то тихо подвывая от боли.
– Я не хотел! Я это… не специально, вот ей-Торум, – топчась у него за спиной, бормотал Пукы, норовя припрятать за спину деревянный кол, которым он только что заехал Аккаля в ногу. – А говорить так… как ты сейчас, – неправильно!
Аккаля взревел совершенно по-медвежьи и, вытянув руки, рванулся к Пукы. Тот попятился. Аккаля поскользнулся на еще не сбитом льду и плюхнулся плашмя, ударившись грудью.
– Мы лучше пойдем, – беря брата за руку, сказал Орунг.
Склонившаяся над ушибленным Аккаля Тан отмахнулась – дескать, уходите скорее.
Волоча Пукы за собой, Орунг заскользил прочь. Вокруг еще дымящихся и воняющих гарью развалин поселка деловито сновали жители. Громко стучали топоры в руках охотников, скрипел лед под разбивающими его кольями. Растопленный сперва Рыжим, будь он проклят, а потом и Голубым, будь он тоже… будь благословен… огнем снег на Ночном холоде смерзся в сплошное озеро льда. Теперь его приходилось тщательно расковыривать, чтобы уцелевшие могли поставить хоть пару берестяных чумов. Ну а тем, кто не спасся, – тем уже все равно.
Братья остановились, молча глядя на аккуратно, рядком, выложенные у края ледяного поля тела погибших. Последним и чуть в стороне – не хант-ман все же, чужой род, чужой обычай – лежал нивхский ребятенок. На его теле не было ни отметин от жутких клыков отыров, ни следов Огня. Казалось, мальчишка просто спал, подложив ладонь под щеку, а Ночной холодный ветер ласково шевелил его темные волосы, осыпая их блестками изморози.
