И в уме он все это кричит ей, и собирает вещи, и — вон из дома… Ноги его здесь не будет!
«Чужой… Вот что страшно, что мучительно. Конечно, так и должно быть. Как обычно говорят в утешение, когда теряешь что-то дорогое: „Это — жизнь“».
«Это — жизнь», — будто врач над безнадежно больным руками разводит… Ах, как пошлы и как жестоко верны все эти мудрости, и как ужасно, что жизнь, которую по молодости воспринимаешь цветением самых заветных, самых светлых своих мыслей, то и дело оборачивается их противоположностью, и, видно, оттого-то особенно чувствуешь бессилие перед обстоятельствами.
Под порывами ветра с электрическим потрескиванием колеблются слабо закрепленные в рассохшихся рамах стекла, да осыпает их сухим тихим звоном снег, да изредка светлый веер от дальних фар машины распахивается на потолке, оползает на стену и тут же у обреза обоев закрывается.
Прежде, представляя свои отношения с дочерью, он непременно связывал ее судьбу со своей, даже не пытаясь воображать реальности будущего, и сжился с мыслью, что ни для него, ни для нее иначе невозможно. Потому-то, сам того не замечая, до сих пор оставался для нее тем, что и год и десять лет назад.
…Всеволод Александрович ложится на кушетку, принимающую его тело с привычным поскрипыванием, устраивается поудобнее на боку, оперев голову на согнутую в локте руку, и, включив стоящий рядом приемник, поворачивает ручку настройки.
Музыкой, разноязыкой речью, торопливой морзянкой вламывается в маленькую комнату земной мир, до того усиливая в первые секунды ощущение своей огромности, что у Ивлева вытесняются мысли и о дочери и о себе, и сам он как бы сводится на нет…
В определенном месте шкалы он слышит голос, говорящий по-русски с небольшим акцентом и сочувственной интонацией. Одна новость следует за другой — военные действия, биржевые курсы, обрывки фраз политиков, переговоры, смерти. И в этой череде внезапно выскальзывает знакомая фамилия: «Чертков»… «Вчера был выслан русский ученый Анатолий Чертков со своей супругой за попытку приобрести чертежи компьютерных систем западного производства для подводных геологических исследований».
Чужой голос на весь мир говорит о близких ему людях, о женщине, которую он любит, и странно слышать это, и интерес к подробностям приближает к вере в то, что говорится, и он жадно ждет каких-то деталей, чтобы сверить их с тем, что рассказывала о своих переживаниях Ирина, когда муж не пришел домой и она обнаружила, что телефон в их квартире отключен, с тем, что говорил сам Чертков. Но вместо деталей голос с прежним акцентом произносит общие фразы о санкциях, об эмбарго, фразы, слышанные и оттого рикошетирующие от сознания. В конце сообщения тон меняется, и с твердыми, чуть презрительными нотами металлически-угрожающе звучит: «…Именно такая блокада Западом должна заставить в конце концов Советский Союз пойти на определенные уступки…»
