Хорошо им было вдвоем. И все-таки она чувствовала: в душе разрушается и разрушается какая-то связь с отцом, совсем недавно казавшаяся вечной.
С детства она привыкла к тому, что отец знает обо всем на свете. Слушать его было даже интереснее, чем читать книги, у отца был дар так убедительно и весомо говорить, что Алена, размышляя прежде об устройстве мира, думала о нем как о чем-то познанном или почти познанном. То же, до чего ее разум не доходил, представлялось ей просто недосказанным отцом, и она была уверена, что скоро вычитает или услышит нечто такое, что сделает ей понятным весь мир.
Смерть бабушки Веры, первая смерть близкого человека, открыла Алене всю бездну предательства почти понятого ею мира.
Отчего же это?! Отчего? Отчего приходим мы в солнечный мир, в мир звезд, голубого неба, цветов, надежды на любовь, и живем в нем и радуемся, а когда грустим, то грусть такая живая, что в любое мгновение готова обернуться радостью?.. Приходим, живем и вдруг — исчезаем в муках, рано или поздно, но исчезаем навсегда! За что эта жестокость? Где здесь хоть капля разума? И тем более мучительна неизбежная конечность человеческого существования — исчезнуть, не узнав ничего толком. Будто все в мире изменяется так быстро, что люди видят лишь следы изменений, а сути их догнать не в состоянии…
Она задавала эти вопросы себе, словно по самой своей природе мысли и чувства, вспыхивающие в сознании, требовали того же одиночества, тайны, что и тогда, когда детство уходило, и было томительно и боязно становиться какой-то иной, и ото всего тянуло в слезы, хотелось куда-то спрятаться; а отец думал, она больна, и волновался, докучал вопросами, заставлял вечерами мерить температуру, собирался вести к какому-то врачу, пока бабушка Вера все ему не объяснила…
Она спрашивала себя, но не находила своих слов и невольно отвечала себе словами отца, словами книг и учебников. Однако теперь все прежние представления об окружающем мире толкали ее к какому-то краю совершенного его непонимания.
Ужас небытия после смерти бабушки Веры, словно ночной зверь, подстерегал ее; и вместе с непониманием смысла человеческого существования подступало ощущение собственного конца. И холодели руки, слезы текли из глаз, и жалко было всех покидать… Но всякий раз, когда становилось особенно невмоготу, какая-то неподвластная ее рассудку сила, сила ее юности, потребности счастья жизни побеждала эту тоску, и сердце снова билось сильно и ровно, и она переставала его замечать. И чем больше времени проходило после смерти бабушки Веры, тем необратимее казалась эта победа.
