Тройная медь | страница 3



— Прошу.

Мгновение она колебалась, но решила, что, если не ехать на лифте, а подняться пешком, страшного ничего нет, и вошла в долгожданное тепло. Федор — за ней и возле лифта спросил:

— Вам какой? — Он нажал кнопку, вспухшую пунцово, и тут же двери лифта с шумом раздвинулись.

— Я пешком, — сказала Алена.

— А этаж?

— Восьмой.

— Меня боитесь?

— Вот еще… Тренируюсь.

— Скалолазка?

— Альпинистка.

— Давайте портфель, если тяжелый.

— Уж сама как-нибудь…

— Да давайте, — мягко пробасил он, взявшись одной рукой за перила, а другой упираясь в стену, и всмотрелся в девушку. В лице ее, в глазах, мелькнул такой испуг, что он едва сдержался, чтобы не обнять ее и не целовать, утешая.

Лестница была неширокой. Алена быстро поднималась впереди. Федор то отставал, то догонял ее, уже не зная, зачем идет, и думая лишь о том, как скорее попасть в общежитие, на свою койку, и лечь и уснуть, но боясь просто повернуться и уйти и остаться в ее памяти смешным.

— Идите! Идите. Спасибо… — с сердитым облегчением сказала Алена, останавливаясь на площадке у двери квартиры.

— Ладно. Почапал, — произнес он так, словно она не прогоняла его, а он, найдя предлог, избавился от скучной обязанности и мог наконец-то уйти. — Счастливо! — Запахнув полушубок, нарочито шумно вздохнув, он пошел вниз, не спеша, на каждой ступеньке пружиня ногу.

2

Алена открыла дверь квартиры и не поверила глазам. В конце неосвещенного коридора, в ярком проеме распахнутой двери большой комнаты она увидела рядом с отцом Анатолия Сергеевича и мать… Это было невероятно! Она знала точно, что они еще года полтора должны быть в командировке за границей…

Анатолий Сергеевич и мать, улыбаясь ей — мать как-то плачуще и восторженно, а Анатолий Сергеевич бодро, — отодвигая шумно стулья, начали подниматься, и вслед за ними, помедлив, обеими руками пригладив седую шевелюру, встал из-за стола отец.

И то, что был он в линялом синем спортивном костюме, в шлепанцах на босу ногу, а они одеты так модно и красиво, отчего выглядели не только счастливее, но и гораздо лучше него, людьми какого-то особого сорта, кольнуло ей сердце. Она подумала, что мать снова привезла заграничные вещи и, как случалось прежде, желая гордо от них отказаться, она все-таки соблазнится ими и станет, как того и хочется матери, болтать с ней обо всем на свете, словно ничего не произошло, словно она беззаветно любящая дочь. И отцу, конечно же, будет все ясно, и он обидится, но промолчит и даже не усмехнется иронически…