- Это мой первый опыт.
- Я так и думал...
Он засмеялся, покачивая головой с выражением не то сожаления, не то насмешки.
- И что же - нравится?
- Очень!
- Ну-ну.
На дороге по скользкому снежному месиву ломовая лошадь тащила огромный воз. Худая, костистая, с проваленной спиной, она казалась воплощением тяжелого, безрадостного труда. Ломовой в брезентовом дождевике бил ее вожжой - равнодушно, без злобы, для поощрения, - веревка глухо стучала по костям.
Репортер папиросой указал на нее Безайсу.
- Видите? Когда на нее в первый раз надели хомут, она, наверно, ухмылялась и думала: "А забавная это штука - таскать телегу". Теперь она другого мнения. Вас только еще запрягли. Походите в упряжи и тогда поймете, что работа никогда не бывает легкой и веселой.
- Но я этого и не думаю. Я знаю, что это большая, громадная работа. Только я ее не боюсь, вот и вся разница.
- А кто вам сказал, что эта работа большая и даже громадная?
- Я думаю...
- Знаю, что вы думаете. Она тяжелая, это верно. Но ничего громадного в ней нет.
Он швырнул окурок.
- Бегаешь и бегаешь. Только и всего.
Безайс засунул руки в карманы и в полтона засвистел кавалерийскую зорю, которую играет горнист по утрам, поднимая эскадрон на ноги. Сероглазая девушка с коньками под мышкой улыбнулась ему, и он проводил ее беззаботным взглядом. Работа - старое проклятие земли, сунувшая в руки дикаря каменный топор, а теперь погнавшая Безайса в гостиницу, к англичанам, за репортерской заметкой, - улыбалась ему, как девушка, ласково и задорно.
- Я смотрю на свою работу как на общественную обязанность, - сказал он.
- О, я видел, в каком настроении вы пришли сегодня.
Безайс был немного задет.
- В каком же?
- Вам хотелось сдвигать горы. Изумлять и просвещать народы. А что вышло? Какая-то глупая баба устроила скандал...
- Она дура, - заметил Безайс тоном глубокой уверенности.
- Да, разумеется. Но скандал-то был унизительный. Человек пришел общественную обязанность выполнять, а его продержали полтора часа в прихожей. Потом обругали. И наконец сжалились. Ладно, мол, черт с вами. Лопайте.
А когда Безайс, торопясь, начал возражать, он перебил его:
- Хорошо, хорошо, думайте, как хотите. Я дам вам только один совет: работайте легче. Не задавайтесь и не думайте сделать что-нибудь великое. Над вами будут смеяться, вот и все.
"А!" - подумал Безайс.
И ему стало скучно. Это, кажется, из той старой оперы, что "все мы были молодыми"? Так называемая "житейская мудрость"?
