— Постараюсь отыскать. Сыграть не сумею. Повешу на стене в моей комнате…
— Аннушка, Аннушка… Никакую женщину я никогда не любил так, как тебя. И не буду любить…»
Он полюбит других женщин. Но он не солгал тогда, в двадцать шесть лет, — разве можно любить так же еще одну женщину, как любил другую?..
«— Через год-два ты вернешься к себе на родину. Какое-то время будешь помнить обо мне, а потом… Но дело не в этом. У нас есть еще год-два. Давай подумаем о них…»
Если бы она знала, что не год, не два, а шесть дней было в их распоряжении. Он-то знал, а сказать не мог — конспирация. Да если б и мог, разве повернется язык?..
То был его последний визит к Багрицкому. Он почему-то называл Назыма Осман-паша. Очевидно, в честь знаменитого Османа-паши, командовавшего обороной Плевны от русских войск. Может, оттого, что Багрицкий побывал на Востоке, а скорее, потому, что знал поэзию Востока, он верней других сумел оценить труд Назыма по созданию нового стиха. Впрочем, у этого человека был нюх на любую поэзию, лишь бы она была истинной. Около него всегда толклись какие-то юноши, сочинявшие стихи, кому-то он помогал, с кем-то спорил. Нюх на поэзию и доброта…
Один-единственный раз он видел Багрицкого в ярости…
…В декабре двадцать шестого года в Москве закончился пленум Исполкома Коминтерна. Было решено, что поэты-революционеры всех стран выступят на торжественном вечере в честь участников пленума в Большом театре.
Турцию должен был представлять Назым.
Выйдя на гигантскую сцену, — императорские балетмейстеры выводили на нее чуть не кавалерийский эскадрон, — Назым оробел, хоть был и не робкого десятка. Выступления шли по странам в порядке алфавита. И когда очередь дошла до Турции, больше половины зала опустело. Чтение стихов на разных языках — а перевод при посредстве третьего языка, да еще на ходу, мог убить самую гениальную поэзию — порядком утомило слушателей. В ожидании концерта они вышли в фойе…
Многоярусный, полупустой зал, черная пропасть оркестра заставили Назыма позабыть об уговоре с Багрицким. Он собирался читать «Пьера Лоти», а Багрицкий — свой перевод. Но что толку читать, если никто не слушает?..
Назым должен был заставить слушать Турцию. И он прочел стихотворение «Новое искусство». В этом стихотворении он противопоставлял трехструнному сазу традиционной поэзии симфонический оркестр искусства революционного. И чтобы показать возможности свободного стиха, который он выработал за эти годы в Москве, Назым оркестровал его по всем правилам полифонии: длинные переливающиеся мелодии, хлесткие как звон тарелок, рифмы.
