Один мемед то ли спит, то ли нет,
другой ковыряет конский навоз,
зерна собирает, идет к реке,
вымоет, высушит и тут же съест.
Поля и горы мемедом полны,
пересыльные солдатики, ох, голодны!
Смерть — это от бога, да был бы хлеб,
мемедчик, мемед,
мемедчик, мемед.
Селимийские казармы, чтоб им сгореть!
Набиты битком, на мемеде мемед.
Во дворе казармы вся земля во вшах,
когда ходишь, давишь; кровь на ногах.
Это черная кровь мемеда лежит.
Все его тело покрыли вши.
Во дворе читают списки — кого на фронт,
а мемед только чешется и молчит.
……………………………………
Одного мемеда и я убил.
В селимийских казармах случай был.
Сидит он на лестнице, держит хлеб.
Откуда, скажите, у мемеда хлеб?
Хлеб черный, крошки на рыжих усах.
Расстегнул я свой красный шелковый кушак,
четырехаршинный — полушерсть, полушелк.
— Я аршин отрежу, дай хлеба кусок!
— Нет, — говорит,
— Два аршина.
— Не…
Весь кушак потребовал мемед.
Усы его рыжие… Смотрю я на хлеб,
а в его глазах блеск моего кушака…
Ударил его в живот ногой.
Полетел он с лестницы вниз головой.
Как щепка из дерева, кости кусок
вылетел из черепа на песок.
Хлеб у меня в руке, на ступеньках — кровь течет,
живая, красная, как мой кушак.
Мемедчик, мемед,
мемедчик, мемед.
Если голод дорогу перейдет,
у мемеда к мемеду жалости нет…
