Чтобы понять власть, нужен какой-нибудь опыт, самая малость опыта, немного более чем достаточно. Дальше – все то же самое.
А народ, признаться, в России какой-то неподходящий. Все ему чего-то не хватает, все чего-то надо. Ни здравься тебе, ни благодарствуйте, барыня власть.
Власть очень сентиментальна, достаточно народу чуток возроптать, к примеру поинтересоваться «а как жить дальше?», власть заламывает холеные руки и театрально произносит: «Ох уж этот народ, такой душка непутевый. Вот и заботься о нем... неблагодарный. Делаешь ему добро, а он тебе все равно хочет глаз выколоть».
Посматривает она на народец и не может решить, какую часть социального тела ампутировать первой: пенсию, культуру, материнские? Чего мелочиться? Гильотинируй нас, барыня.
Всякое бывает, конечно. Вот терпение народное лопнуло. Где вилы? Топоры подавай! Как возропщет народ! Как засомневается! Как поинтересуется! Как тихонечко прошепчет... как поблагодарит... как поцелует...
В противном случае протестный диалог народа с властью напоминает сцену из голливудского фильма:
– Мне нечего терять. Тем более что гроб уже занят.
– Ха! Всегда найдутся свободные гробы.
Лишь в сердцах народ посетует: «Думаю, России здорово повезло, что Бог прогневался на Содом и Гоморру».
Чтобы собрать машину, нужно не менее 20 000 деталей. Чтобы собрать русскую идею, обычно обходятся тремя. К примеру, «Православие. Самодержавие. Народность».
Если ты голосуешь за монархию, то на повестке дня сразу же объявится крепостное право.
Как утомительно мечтать о царе-батюшке! Как чаемо... приди, приди, воссияй, а мы быстренько сбегаем в местную типографию и отпечатаем визитные карточки с надписью: «Крепостные барина...» Власть, ты только имя барина впиши.
Власть хочет, чтобы народу нравиться побольше, а любить его поменьше. Что и говорить – женщина. Наше восхищение.
Как народ хочет любить власть. Как хочет ее.
В самых эротических снах народу видится изысканный ужин при восковых свечах в ресторане национальной кухни. Стол – загляденье: рушники льняные, бокалы каслинские, вилки-ложки хохломские, тарелки жостовские. Щи наваристые, медовуха пенная. «Хор Персидского» ублажает ухи сладкими напевом: «Голосуй. Твой выбор. Только сегодня».
Власть в мерцании светил в кокошнике сидит от православных кутюрье, в расшитом сарафане с немалым декольте, такая полуголая, такая аппетитная. Такая близкая – только руку протяни. Глядя на красоту такую, народ, в сапоги смазные обутый, в косоворотке, падает на одно колено и тихо спросит: «Гой еси, красна девица, токмо моя?» В ответ прозвучит: «Еси гой, токмо».
