О СОЦИАЛЬНОМ ИМПЕРАТИВЕ
А сейчас необходимо подать очень печальную реплику. Подадим ее: «Очень печально».
Человек живет-живет, и постепенно им овладевает очевидная безнадежность. Где-то там над ним смеются Адамов, Ионеско или Беккет.
Почему же мы такие совсем не храбрые?! Храбрыми могут быть только те люди, у кого есть выбор. Поэтому мы такие. Подумаем про себя: «В Японии с неподходящим человеком обращаются как с торчащим гвоздем. Забивают молотком в доску. Я не позволю, чтобы со мной так поступали. Да это не со мной, а с земным притяжением, таблицей умножения. А мне, собственно, какое дело?..»
Душевная травма каждого из нас стекает с социального тела как с гуся вода. В больном мире наше стремление не видеть абсурд прямо пропорционально сваливающейся на нас трагедии.
И шествуем мы из века в век по спирали отрицательной морали, преследуемые угрызениями совести.
Мы заставляем себя отключаться, трудимся на приусадебном участке, покупаем какую-нибудь дрянь, делаемся дергаными и лабильными, как лабораторные инфузории, о чем-то мечтаем, и нам снится, что нам не больно.
Встречаясь взглядом со своим отражением, мы испытываем неловкость. Мы слишком поглощены ощущением собственной вины и собственной недостаточности, и когда мы пытаемся вести гражданский диалог, эта беседа обыкновенно вырождается в упреки, упреки – в гнев, гнев – в молчание, молчание – в разобщение.
Моральный императив – это немцы придумали, а вот социальный императив – русское изобретение. Это когда чиновник над головой и суетливый постыдный страх внутри.
Стратегическое искусство жизни в России – это понимание, что наши судьбы вершатся тайным и неправедным судом, судом феодальным. Тактика жизни – понять, кому целовать задницу и как мастерски ее целовать.
