Надвигались сумерки. Спустя какое-то время он принял теплую ванну. Отмокая в воде, он тихо сидел в темноте, ожидая, что ему станет легче. Он не шевелился. Вялая боль отзывалась в костях, она надвигалась волнами и отступала. На часах пробило шесть. Он был рад, что отец работал в вечернюю смену и должен был вернуться домой только после одиннадцати. Он не хотел, чтобы тот увидел его со свежими побоями на лице и синяками. Войдя в спальню, он заставил себя постелить постель, раздеться, укрыться холодной простыней. И затем он сказал себе: «Я пришел домой больным, наверное, вирус, грипп свалил меня на сутки, и я лежу в постели не раскрываясь».
Зазвонил телефон.
«Ой, нет», — защищался он.
«Надо мне самому».
Звонки продолжались, издеваясь над ним так же, как и Джанза около школы.
«Да будет так, Да будет так…» - как пели Биттлз.
Еще звонки.
И он внезапно понял, что должен ответить. Им не нужен был его ответ в данный момент. Им хотелось думать, что он неспособен ответить, оскорблен и не может подойти к телефону.
Джерри поднялся с постели, удивился своей подвижности, и прошел через салон к телефону. «Продолжай звонить, — сказал он телефону. — Продолжай звонить. Я покажу им».
- Алло, — наполнив голос звуком.
Тишина.
- Я здесь, — сказал он, выстреливая слова. Тишина. Затем непристойный смех и гудки.
- Джерри… о Джерри… Йо-хоо, Джерри…
Квартира, в которой жил Джерри и его отец, занимала третий этаж над улицей, и голоса, зовущие его по имени, доходили слабо, буквально с трудом преодолевая закрытые окна, что наделяло голоса призрачным резонансом, словно кто-то звал его из могилы. Сначала он даже не был уверен в том, что это его имя. Сидя за кухонным столом, он насвистывал, пропустив глоток бульона «Кампбел Чикен Броз», он услышал голоса, и хотя они звучали детской игрой где-то на улице, он сумел выделить: «Эй, Джерри… что творишь, Джерри… выйди, поиграем, Джерри…»
Призрачные голоса выкрикивали дразнилку, которую он слышал, когда еще был маленьким. Соседские дети приходили к задней двери после ужина и звали его на улицу. То было сладкое время, когда он и родители жили вместе. Около их дома был большой задний двор и передняя лужайка. Отец безустанно стриг ее и поливал.
«Эй, Джерри…»
Голоса звали снова, но в них не было того дружелюбия, что когда-то после ужина. Это были ночные голоса, насмешливые, дразнящие и угрожающие. Джерри вошел в салон, чтобы выглянуть из любопытства, но осторожно, так, чтобы не быть замеченным. Улица была пустынна, на ней не было никого и ничего за исключением двух запаркованных машин. Голоса продолжали петь: «Джерри… выйди, поиграем, Джерри…»
