Торбьорн смотрит на мать неподвижным взглядом, лицо его тоже неподвижно. Этот взгляд словно пронизывает ее насквозь, и она начинает читать «Отче наш», — ей кажется, что он умирает.
Долго она так сидит, глядя на сына, и вдруг остро ощущает, как бесконечно дорог он им всем, а ведь дома нет ни брата его, ни сестры. Она посылает батрака за Ингрид и младшим братом, которые работают в поле, и снова садится у постели сына. А он по-прежнему не отрываясь смотрит на мать, и его взгляд действует на нее, как молитва, придавая мыслям ее иное, более возвышенное направление; старая Ингеборг впадает в религиозный экстаз, берет библию и говорит:
— А теперь я почитаю вслух, тебе сразу станет легче.
У нее нет под рукой очков, и она открывает место, которое знает почти наизусть еще с тех пор, когда была девушкой, — это евангелие от Иоанна. Ингеборг не знает, слышит ли он ее, так как Торбьорн по-прежнему лежит недвижим и лишь пристально смотрит на нее. Но она читает, читает, если не для него, то для себя, и, пока Ингеборг читает, она не плачет.
Вскоре домой вернулась Ингрид и сменила мать у постели Торбьорна. Торбьорн заснул. Ингрид плакала не переставая. Она начала плакать, еще когда уходила с пастбища, потому что вспомнила о Сюннёве, — ведь та ничего не знала о несчастье, приключившемся с Торбьорном. Пришел доктор и осмотрел больного. У него была ножевая рана в боку, а также следы побоев на всем теле. Доктор ничего не сказал, и его никто ни о чем не спрашивал. Семунд привел его в комнату, где лежал Торбьорн, и не отрываясь глядел на докттора, пока тот осматривал больного. Потом проводил его на улицу, помог сесть в повозку и снял шляпу, когда доктор сказал, что заедет на следующий день. Семунд повернулся к жене, которая вышла на улицу следом за ним, и сказал:
— Если врач молчит, значит дело плохо.
Губы его задрожали, он круто повернулся и пошел по вспаханному полю. Никто не знал, куда он уходил, потому что его не было дома ни вечером, ни даже ночью; вернулся он лишь на следующее утро и был такой мрачный, что никто не отважился спросить у него, где он пропадал. Сам он только спросил:
— Ну, что с ним?
— Он заснул, — ответила Ингрид. — Он так ослаб, что не может даже поднять руки.
Семунд сначала хотел войти в комнату, чтобы посмотреть на сына, но на пороге вдруг остановился и пошел обратно.
На другой день доктор приехал опять. Он навещал Торбьорна и все последующие дни, пока тот был болен. Торбьорн мог уже говорить, но ему не разрешали двигаться. Обычно возле него сидела Ингрид, а также мать и младший брат. Сам он ни о ком больше не спрашивал, а ему ничего не говорили. Отец никогда не заходил к нему, и всем было ясно, что Торбьорн заметил это. Всякий раз, когда дверь отворялась, он затаивал дыхание: наверное, он ждал отца. Наконец Ингрид не выдержала и спросила, не хочет ли он еще кого-нибудь увидеть.
