– Где она сейчас, Дуська? – спросил Бобров.
– Умерла. Года через три. Приключилась какая-то с ней болячка – и умерла. А может быть, от тоски… Ты как думаешь, Женя, от тоски умереть можно?
– Не знаю, тётя Стеша…
– А я думаю – можно. Потому нет тяжелей для человека ноши, как печаль. Хотя Дуська вот умерла, а я, старая, всё небо копчу.
– Сколько лет тебе, тётя Стеша?
– Семьдесят четыре недавно исполнилось.
– Не так уж и много.
– А я думаю, Женя, что целую вечность на земле бедую. И так иногда тяжело становится, вроде эти годы мне на плечи давят. Я в молодости работящая была, так, бывало, на работе наломаешься – рук поднять нельзя. А всё легче было… Слушай, Женя, а ты не обижаешься, что я тут у тебя в тепле пригрелась?
– Да что вы, тётя Стеша…
– Смотри, – она усмехнулась, – ты не прочь своей воле. Я на ногу скорая, вмиг умотаюсь. Квартир пустых много – для себя уголок всегда найду.
– Да не думай ты об этом, тётя Стеша…
Неторопливо говорила старуха, и покойно на душе стало у Боброва. Показалось вдруг, что сидит он в родном доме, а рядом мать, и кухня – маленький островок жизни, где свободно, легко. Так легко было давно, может быть, последний раз, когда Бобров закончил десятилетку. Тогда ребята сидели ночью на берегу, трещал костёр, неслись искры в почерневшее небо, и жизнь казалась вечной, как эти звёзды, как огонь…
Поужинали, и Боброву сразу захотелось спать. Видимо, сказалась бессонная прошлая ночь. Спал он крепко, точно на открытом воздухе, и утром поднялся, бодро вскочил, будто ванька-встанька, запрыгал по комнате.
Белёсый туман плыл за окном, окутывал дома, с крыш срывались капли таявшего снега, но серый, нерадостный день не погасил хорошего настроения, и, плескаясь в ванне, Евгений замурлыкал песню. Ему вспомнилась студенческая «через тум-бу-тубму раз», и если бы не присутствие в доме тёти Стеши, то, наверное, запел бы во весь голос.
Уже собравшись, Бобров приоткрыл дверь в соседнюю комнату. Тётя Стеша спала на своей раскладушке, разметав седые волосы по подушке. Наверное, и ей снились добрые сны – изрезанное морщинами лицо было спокойным.
После нудного дня за бумагами Евгений вечером решил сходить к Степану Плахову. Он шёл сельской улицей в загустевшем тумане, обретшем, казалось, теперь какую-то твердь, вглядываясь в матовые огоньки домов.
Степан жил на той же улице, где сиротливо стоит дом Бобровых, только чуть ниже к реке. Рядом весной образуется большой затон, и вечерами гомонят утки, как на птичьем базаре. Здесь осиновские мужики оставляют на зиму свои лодки, и они, как огромные кабаньи туши, покоятся на берегу. Сейчас тянет с берега запахом смолы. Разговаривают мужики, наверняка готовят лодки к предстоящему разливу.
