От конторы к новому посёлку поехали по асфальтовой дороге. Мартовское солнце обнажило обочины, скопило лужи мутной воды. Вода и под колёсами шуршит, брызги летят до тополей, которыми новая дорога обсажена. Кое-где на проталинах разгуливают грачи, первые вестники весенние пожаловали, от машины лениво на сугробы придорожные прыгают.
Видать, не зря гордится посёлком Егор Васильевич! Место хорошее для него выбрали, ровная луговина перед небольшой речушкой Ржавчиком – вода в ней болотная, желтоватая, как махорочный лист, огороды в берега упираются. А дома на взгорке приютились один к одному, кирпичные особняки с шиферными крышами, с весёлыми палисадниками.
– За три года одолели, – заговорил снова Егор Васильевич и руками обвёл посёлок. – Хлопот было – не приведи Господь! Утром на наряде – первый разговор. Тому дай кирпич, тому шифер, тому транспорт подавай.
– Стройка – дело известное, – поддержал Бобров, – забот ложкой не провернёшь. Где только деньги берёте?
– Ну, тут проще. Начальник управления нас поддерживает крепко. Даёт кредитов столько, сколько освоим. Некоторые коллеги мне завидуют, дескать, легко строить, Егор Васильевич, за казённый счёт, ты бы за свои попробовал, за колхозные, а я смеюсь: «Не зевай, на то ярмарка!» Кредиты, оно, правда, тоже занятие обременительное, за них потом рассчитываться придётся, только неизвестно, кому это делать придётся… Кто доработает… А сейчас люди жильё получают и благодарят.
Машина остановилась у одного из особняков, и Бобров с любопытством осмотрел дом, где ему предстояло жить. Уютный особнячок с двумя асбестовыми трубами стоял на высоком фундаменте, и, наверное, это ему придавало какую-то горделивую осанку. Дома ведь как люди, тоже характер имеют. У этого, видать, свой, какой-то неподкупный, на мир смотрит, точно из-под козырька.
Егор Васильевич распахнул калитку, на запорошенный пористым снежком порожек поднялся, из кармана связку ключей достал, начал подбирать нужный. Немного это странным показалось – председатель, как ключник, вишь, какая связка. Но мысль эта вскользь прошла, не отложилась. О другом подумалось с восхищением – преображается Осиновый Куст, и эти дома – его сегодняшнее лицо.
Правда, на других улицах дома такие же, как родовой бобровский, заколоченными стоят, да тут удивляться нечему – дома, как и люди, стареют и умирают, а этот посёлок будет жить долго, как память о председателе.
– Ну, вперёд, хозяин! По закону бы кошку надо первой или петуха, да где их взять, – Дунаев хохотнул весело, так, что на лице морщинки запрыгали. – А ты не смейся, у меня мать так всегда поступала. Помню, в новый дом переходили, так она петуха, такого разнопёрого, в корзинке приволокла, в дом запустила, пшена ему насыпала и закрыла до следующего утра. Говорит, если кто и умрёт в этом доме первым, то петух. Утром пришла, а петух на плиту забрался, орёт, как на птичнике. И смех и грех!
