– Дисциплина есть, Плахов!
– А я дисциплину не нарушаю. На работу каждый день хожу, тут у вас ко мне вопросов нет.
Степан затопал сапогами, пошёл к двери кабинета.
– Мы ведь учились с тобой вместе, Плахов!
Степан задержался, повернулся вполоборота:
– Учились вместе – научились разному. Вот каждый своё дело и делает, – и, толкнув дверь, исчез в проёме.
Ушёл Плахов, а Дунаев над разговором задумался. Не состоялся откровенный разговор со Степаном, не стал он его слушать. Интересный расклад получается – вроде руководители на одном конце, а колхозники на другом. Давно работает Дунаев и замечает, что трещина эта шире становится. Замыкаются люди, в нору, как звери, уходят. А ведь по-другому должно быть. Зарплата растёт, денег на книжках у каждого – хоть сундуки обклеивай, в домах достаток, а как на собрание – только трояком и заманишь и выступать не заставишь – разве только того, кому по должности приходится речи говорить. Степану он напрямую про активность сказал, думал, поймёт, и этот не понял, а о других что говорить. Со Степаном он как-никак в школе вместе учился, друг детства, только вот сегодняшняя беседа точно в разные углы их развела.
Может быть, в этом он, Егор, виноват? Думал об этом и ответа не находил. Вроде себя не жалеет, встаёт, пожалуй, раньше всех в селе, когда черти с углов не падают, допоздна в поле или на ферме, а вот чувствует, замкнулись люди в скорлупу, работу делают, точно осиновое лыко жуют. С горчиной лыко, поэтому и воротят лицо.
Нет, хозяйство его не в упадке, и урожайность вроде неплохая, и на фермах порядок, в районе похваливают. Егор Васильевич человек авторитетный, уважаемый, член бюро райкома, на виду у всех. И в области его фигура заметная, о «Восходе» в каждом докладе говорят, только чувствует Егор – не на тех рубежах колхоз сегодня стоит, не по своим возможностям. Вселилась инертность в кровь людям, и кажется, никакими лекарствами не излечишь.
А может быть, дисциплину надо подкрутить? Может, слабо кое-кого давит? Вон заведующий фермой сразу на прокурора стал кивать, дескать, не тронь меня – жаловаться буду. И Егор сник, перья, как мокрая курица, распустил. А власть не для этого дана, дисциплину, её в кармане никто не носит, сам порядки восстанавливай.
Снова раздался робкий стук. Кузьмин, согнутый вопросительным знаком, застыл на пороге.
– Что у тебя, Кузьмин? – Дунаев оторвал голову от стола, посмотрел недовольно.
– Тот же вопрос, Егор Васильевич! – завхоз улыбнулся через силу.
