– А катись ты к едрёной матери!
Но на крикуна шикнули, и он замолчал. Молчала и толпа, ещё не пережившая удивления. Первым снова Егор заговорил:
– Можно и о деле, правда, мужики? – и слова эти как запев прозвучали.
– Давай поговорим!
– Гутарь, чего там!
Дикарь расправил бугристые плечи, заговорил:
– Поскольку, мужики, я с вами теперь близко познакомился, давайте договор держать. Советская власть, ребята, не терпит, чтоб над ней изгалялись всякие, потому как власть – она насилье, насилье над сплуататорами. А вы нынче в контре с этой властью находитесь. В общем, так, дорогие зенкинские мужики, я вот сейчас к моему знакомому Егору Наумову – так? – он к Егору лицом повернулся, – пойду чайку попить с дороги, а вы через полчасика мне должны сообщить, кто нашему товарищу жизнь порушил и кто способствие чинил. Задача ясная?
Заволновалась, забулькала толпа, как вода в котелке, расступилась, вытолкнув к Попову высокого парня в хромовых, гармошкой, сапогах, в малиновой, перехваченной красивым поясом рубахе, курносого, с непричёсанными волосами, разворошёнными, как стог сена.
– Аким, признавайся! – крикнул кто-то.
Парень, оглядываясь на толпу, зыркал затравленным зверем, всё старался за пояс заткнуть длинные руки.
– Этот, что ли, застрелил землемера? – спросил Попов у Егора.
– Он, сволочь, – захрипел Егор, – он, паскуда, на всю деревню позор положил…
Видел Дикарь – злобой наливалась толпа, готовая теперь наброситься на этого парня, и замахал рукой:
– Вот что, гражданы, чувствую ваше возмущение, но самосуд учинять не будем. Поэтому поручим Егору вместе со мной этого шалопая в ЧК доставить. А там и суд учиним.
– А власть пусть по-справедливому поступает, – крикнули из толпы, – нельзя же весь хлеб под метёлку мести! Нам тоже есть-пить хочется, детишек своих содержать…
– Ладно, мужики, – спокойно сказал Попов, – разберёмся. Вы уж мне поверьте…
Выстрел, короткий, как хруст сучка, заставил толпу расступиться. Попов вздрогнул и начал медленно падать на траву. Узловатыми пальцами скрёб он землю, хрипел и матерился невнятно. Оцепенение у людей прошло нескоро, и когда они Попова на руки подняли, у того уже закатились глаза, в них застыло удивление. Видать, дружки Акимовы выстрелили, и нашла пуля лихого морячка.
– Дедом он твоим был, Дикарь-то, – сказала тогда после долгого молчания мать. Потом ещё добавила: – Я-то его не помню, двухмесячной была.
Ехал Бобров и думал – не случайно ему история Осинового Куста вспомнилась: потому что к встрече с родным селом готовится.
