Тело умершей Марии Мантовани выносили ближе к вечеру того же дня.
За бедными похоронными дрогами, скользившими по выпавшему снегу, кроме священника и служки с крестом, шел только Оресте. По его совету Лида осталась дома. Ему, старому семинаристу, которого среди всех выделял дон Кастелли, старому солдату Краса, жгучий холод придавал бодрости, несмотря на проведенные без сна ночные часы. Колеса дрог, высокие и тонкие, поднимали комья снега, которые, не добравшись до верха колеса, бесшумно падали, посыпая белой мукой блестящую черную краску спиц и рессор. Он шел, вглядываясь в следы колес, в легкие вмятины на снегу, которые отделялись постепенно от шин, между тем как его шаг — Оресте шел машинально в ногу со священником — придавал его ходьбе что-то от удалой выправки бравого пехотинца, каким он был в молодые годы.
Он вернулся, когда стояла уже глубокая ночь. И с улицы, вместо того чтобы постучать в окна, как он поступал в предыдущие дни, предпочел известить о своем приходе обычным звонком в дверь.
Лида ждала его, стоя на лестнице. Вероятно, во время его отсутствия она спала. Из-за этого ее лицо, прежде измученное усталостью, сейчас казалось свежим и отдохнувшим. Она совершенно изменилась.
Он уселся на прежнее место, упершись в стол сложенными на груди руками. И отсюда, пока Лида хлопотала у печки, он наблюдал за ней со смешанным чувством удовольствия и благодарности, которыми светились его глаза, особенно когда в ее словах или жестах он замечал, как ему казалось, желание понравиться.
— Сегодня на ночь, — сказал он, — хорошо бы опять позвать синьору Бедини. Надо бы, чтобы она пришла попозже. Завтра я пойду поговорю с доном Бонора, пусть он позволит ребенку вернуться ночевать домой, хотя бы на неделю или две. А там посмотрим.
Теперь о будущем Лиды думал он.
После ужина, сидя за неубранным столом, они продолжали беседу. Заведя разговор о Марии Мантовани, он долго, с необычайной нежностью вспоминал о ней. Он сказал, что она в своей жизни много страдала именно из-за того, что много любила, что у нее было большое сердце. Под конец он описал место на городском кладбище, где на следующее утро ее должны были похоронить.
Он заверил, что это было прекрасное место, достойное приличных людей. Он спросил Лиду, не видела ли она то кладбищенское крыло под сводами, которое недавно выстроили, то, что находится за большим поворотом, начинающимся от правой стены церкви Сан-Кристуфоро, то, которое продолжило со стороны Стены Ангелов галерею старинных захоронений картезианского монастыря? Так вот, ее мать будет погребена там, она ляжет в склеп в новой галерее. Он повторил, что место замечательное, с южной стороны, и поэтому солнце будет светить там с восхода до заката, как в оранжерее.
