Рука Дэвида была уже у нее под блузкой, забралась под лифчик, а затем с неслыханной смелостью — в переплетение каштановых волос между бедер.
— Боже, — простонал он, отрывая губы от ее сосков, — я не могу остановиться. Ты меня с ума сводишь!
И хотя пальцы и губы Дэвида выдавали его искушенность, при которой трудно потерять голову, слова его возбуждали ее еще больше. А потом он внезапно отпрянул.
— Я не думал заходить так далеко… — тяжело дыша, сказал он. — Прости меня.
Мишель с отчаянием вгляделась в его глаза. Как можно дарить такое наслаждение и при этом извиняться? И не только извиняться, но и бросать ее на полпути?
— Ты ведь этого не хочешь… — жарко и путано бормотал он. — Я и в самом деле думал только поболтать, а тут взял и потерял голову. Видит Бог, я ничего такого делать не собирался, Мишель.
Вид у него был такой расстроенный, что Мишель вместо ответа приподнялась и обняла его. Она слышала, какое это страдание для мужчины — зайти так далеко и не кончить.
И вот он уже раздевал ее, покрывая все тело лихорадочными поцелуями, а потом разделся сам. В цирке Мишель привыкла к мужской наготе, но сейчас при виде этого чудесного тела у нее захватило дух. Через несколько минут, доведя ее до исступления, он сам издал неясный крик, а она почувствовала, как изнутри ее наполняет пульсирующее, изливающееся фонтаном тепло. «Господи, — бормотал Дэвид, упав на нее. — Ты — это что-то невероятное, Морковка!»
Мишель ничего не ответила и лишь в порыве любви стиснула его — руками и бедрами, не желая выпускать Дэвида из своего тела. И только затем ей пришло в голову, что она совершила по-своему непоправимый шаг.
Слезы потекли у нее по щекам, и Дэвид слизнул их.
— Соленые, — сообщил он. — Слушай, неужели я сделал тебе больно?
— Нет-нет, что ты! Мне, наоборот, непонятно: я думала, это должно быть больно. Ведь я…
— Да, понимаю. Ты и в самом деле ждала меня все три года. Но так тоже бывает, особенно если девочка много ездит верхом.
— Я с трех лет не вылезаю из седла.
— Ах да! Мы ведь с тобой люди из цирка. Но я старался, чтобы тебе было приятно…
— Это было так замечательно!
— И для меня тоже. И ты знаешь, когда три года назад я встретил тебя, я сразу понял, что именно так все и будет. Ты ведь тоже в это верила?
— Да.
— А тебе жалко, что ты отдала мне свою невинность? — мягко спросил Дэвид, и Мишель была благодарна ему за то, что он не назвал это «вишенкой» или «цветочком», придавая их любви оттенок площадной вульгарности.
