— Ну и что?
— А то, обладатель тыквы вместо головы, что в статье разъяснялось, как отличить вора от честного человека. Приводились приметы вора: лукавство во взгляде, быстрая смена выражений на лице, когда его спрашивают, “кто вы такой”, непокрытая голова, очки с цветными стеклами, непоседливость. Потом, — закончил под общий смех рассказчик, — трость да ещё наличие сообщника. Как видите, все приметы налицо. Если бы не Эдано, быть бы Иссумбоси в бутабако![4]
3
Эдано Ичиро — высокий, атлетически сложенный унтер-офицер — только улыбался. Сросшиеся у переносицы брови придавали несколько строгое выражение его лицу. На шутки товарищей он не откликался. Выпитое сакэ приятно кружило голову. Им овладела тихая грусть, а перед глазами проходили образы дорогих сердцу людей.
Их было немного. Мать умерла во время родов, отец был школьный учитель и уехал из дому, когда Ичиро шел седьмой год. Отец был рослый и веселый — таким он запомнился. Дед говорит, что Ичиро — вылитый отец.
Сам дед — бодрый, жилистый старик — заменил ему мать и отца. Известный на всю округу лекарь — специалист по прижиганиям и уколам, — он пользовался уважением жителей поселка. Старик никогда не отказывал в помощи больному. Поговаривали, что с бедных он не брал платы за лечение. Правда, сам он в этом не признавался. Но дядя Кюичи — чванливый и прижимистый служащий из Кобэ, — приезжая в поселок, обвинял старика в мягкотелости и называл филантропом.
Ичиро всегда удивлялся, сколько самых различных — дурных и хороших — примет знает старик. При всём своём мягкосердечии и отзывчивости дед, например, никогда не ходил к больному четвертого числа. Ведь это число “си” и однозвучно со словом «смерть». Утром дед бродит по двору, то размахивая палкой с обрывком бумаги, то посыпая порог солью и бормоча какие-то заклинания. И всё это от злых духов. Просто удивительно, что при такой суеверности у деда всё же сохранился веселый, живой характер.
Обязательной была и утренняя молитва у семейного алтаря, где стоят таблички с фамилиями предков. После молитвы дед менял в алтаре чашечки с водой и рисом, протирал специальным лоскутком чашечку с изображением хризантемы. Её он получил после того, как в 1918 году где-то в Сибири, под городом Хабаровском, погиб его старший сын — солдат первого разряда.
Старик самолюбив: он считает себя потомком знатной семьи, оскудевшей после разгрома восстания самураев в 1877 году.
— Наш род, — горделиво напоминал он внуку, — всегда имел фамилию, а до установления правления императора Мейдзи этим правом обладали только дворяне.
