Карсовин выразил угрюмый интерес.
— Но не сильнее австрийской.
— Да, — согласился я. — И еще, может быть, прусской.
— Все предсказатели и рыночные пророки в один голос твердят о каких-то больших переменах, которые потрясут наш мир, — задумчиво проговорил барон. — Но что-то не верится мне, что источником сих перемен будет Франция. Если только она не намерена все это проведать посредством сифилиса. — Он рассмеялся, хорошее настроение вновь вернулось к нему. — Пусть попытают удачи против наших уланов. — Говорил он весьма уверенно. Потом подмигнул мне, и когда мы уселись наконец за стол, позвонил в колокольчик. — Моя маленькая славяночка говорит, что если я женюсь на ней ради приданого, то она за меня выходит ради кухарки моей, фрау Шцик!
Еда оказалась действительно потрясающей, вина — весьма и весьма неплохими, принимая в расчет их относительно молодую выдержку. Мы с бароном вспомнили прежние дни, поговорили о планах на будущее, о политике, как это водится, о религии и прочих подобных вещах. Он, как выяснилось, знал уже о моем бегстве из Франции и о предполагаемом моем недовольстве и желал теперь обменяться со мною мнениями по этому поводу, чего мне, говоря по правде, совсем не хотелось, хотя я и понимал: для него, ярого сторонника просвещения и противника демократии, подобные вещи должны представлять интерес немалый. Наконец я был вынужден прямо ему заявить о своем нежелании обсуждать этот вопрос, и, будучи джентльменом, — всегда, даже в самые пиковые мгновения своего сумасбродства, — барон перевел разговор на темы, не столь для меня болезненные. Он заговорил о предстоящем собрании алхимиков и, подобно ла Арпу, выразил искреннее недоумение относительно того, что заставляет людей тратить время свое на такие занятия.
Я предположил, что они удаляются в дебри древних философий из-за боязни новых.
— Взять, например, розенкрейцеров. Они посвящают себя отнюдь не научным или же философским исканиям нового. Нет, они ревностно оберегают все то, что давно знакомо, а посему не представляет для них никакой угрозы. Романтика шествует рука об руку с триумфальными осуществлениями разума. Мы вступаем уже в эру революционных открытий, паровых двигателей, летающих кораблей, подвижных кранов и подводных лодок. А они боятся. Боятся заводов, прокатных станов, железных дорог и рукотворных каналов. Они ошарашены, сбиты с толку, и все же в них сохранилось еще естественное человеческое стремление к равновесию и симметрии, которые видятся им лишь в подчинении отвлеченной Абстракции. Вот и выходят, что возводят они, — возьмем для примера Англию, — готические руины и вздыбленные мосты, с единственной целью нестись потом с дикою скоростью по проезжим дорогам на спинах своих механических лошадей!
