Район, как удалось выяснить, назывался Кузьминки. Петр Сергеевич здесь, разумеется, никогда не бывал, поэтому ориентироваться стал, лишь оказавшись в метро. По мере приближения к центру стремительно нарастало волнение, а намеченный ранее план действий оптимальным уже не казался. Что он скажет? Как объяснит?.. Уже на бульваре долго сидел на скамейке напротив собственного дома, потом все же решился, вошел в подъезд. Консьержка спросила, к кому? Он назвал фамилию, номер квартиры. Его нет, ответила она. Очень странно ответила и посмотрела странно. Безумно хотелось узнать все и сразу. Но делать этого, разумеется, не стоило, поэтому спросил про Шуру. Она дома, проходите, пожалуйста, ответили ему.
Бедная домработница за день постарела лет на десять. Лицо ее было красным, опухшим от слез и бессонницы. Он представился аспирантом Петра Сергеевича, пришедшим за отзывом на свой реферат и узнать, не случилось ли чего, поскольку на кафедру академик не пришел.
Из слов Шуры следовало, что да, случилось. Петр Сергеевич где-то на улице упал, расшиб лоб, потерял сознание. И, видимо, получил сильное сотрясение мозга. Сейчас он в больнице… Вы почему улыбаетесь?
— Извините, это у меня на нервной почве, — вынужден был оправдываться он, поскольку от сердца сразу отлегло. — У меня всегда так, еще раз извините.
— Бывает, — смягчилась Шура. — А я вот уже и плакать не могу, слезы кончились.
— А что говорят врачи?
Домработница некоторое время молчала. Она не считала возможным доверять незнакомому человеку столь жуткие и интимные подробности.
— Надеюсь, ничего серьезного? — не отставал он. — Петр Сергеевич в сознании? Его навестить можно?
Шурино желание поделиться хоть с кем-то все же пересилило, и скоро удалось восстановить общую картину произошедшего. Сотрясением мозга, к сожалению, дело не ограничилось, с академиком случилось нечто совершенно невероятное: очнувшись в больничной палате, он устроил настоящий дебош, лез драться, ругался матом. В общем, как это ни печально, тронулся рассудком. И его перевели в Кащенко. Там он продолжал хулиганить, бросался на соседей по палате и на врачей. Его перевели к буйным, в отдельную надзорную палату, накололи сильнодействующими лекарствами, и он, наконец, угомонился. Проснувшись, не узнал ни Шуру, ни коллегу, который приехал его навестить, и все требовал что-то вернуть, а то встанет и жизни лишит. Но встать он, конечно, не мог, поскольку санитары от греха подальше запеленали его в “конверт”.
