— Почему ты говоришь об этом только сейчас? — сдавленно проговорила Габриель. — А тогда ты, как Швейцария, занял нейтральную позицию.
— Допустим. — Он сузил глаза. — Симоне было восемнадцать, и она привыкла к беззаботной жизни и роскоши. Рафу было двадцать два, у него не было ни гроша, и он собирался на другой конец света. Что он мог предложить ей, кроме любви и заверений в том, что когда-нибудь он преуспеет? Я люблю Рафа как брата, но умею трезво смотреть на вещи.
— Раф просил Симону поверить в него! Это все, что ему от нее было нужно! — воскликнула Габриель.
— Раф просил ее забыть свою семью и все, что с ней связано, ради него, — ровным голосом произнес Люк. — Ему незнакомо слово «компромисс». Он предъявил ультиматум: либо она следует за ним, либо между ними все кончено.
— Ты не представляешь, каково приходилось Рафу в Кавернесе. — Она усмехнулась. — Недоверие, неприязнь, почти ненависть со стороны Жозе отравляли ему жизнь. Мать душила все его начинания, все планы. Я понимаю Рафа. Задержись он здесь — и неизвестно, чем бы все это закончилось.
В глазах Люка что-то промелькнуло — то ли гнев, то ли сожаление.
— Я знаю, — наконец признался он. — Но и Симона не могла уехать. Ты понимаешь?
— Глядя на Симону, я чувствую, что ей тяжело. Она задает вопросы о нашей с Рафом жизни в Австралии, но очень осторожно, как будто боится, что мой ответ растревожит незажившую рану. А Раф вообще с трудом выговаривает ее имя. Очень хочется им как-нибудь помочь.
— Боюсь, ни ты, ни я не в силах сделать это, — негромко заметил Люк. — Только они сами могут все исправить. Нам остается только ждать.
— Когда это ты успел стать таким мудрым? — Она взглянула на него с мягкой улыбкой.
— Я всегда таким был, только ты этого не замечала.
Улыбка сбежала с ее лица.
— Наверное, я была слишком юной. У шестнадцатилетних девиц совсем другое на уме, когда у них появляется ухажер. Их мало заботит, мудр он или нет.
— Другое? — Он оживился. — И что же их заботит?
Габриель пожала плечами:
— Красота. Загадочность… Не смейся надо мной. Мы были знакомы с детства, но ты не переставал меня удивлять. Исходящее от тебя чувство опасности… Это щекочет нервы, особенно если учесть, что ты редко позволял эмоциям брать над тобой верх.
— Таким, значит, ты меня видела, — протянул он.
Она кивнула:
— И ты повел себя благородно — как ни смешно это звучит в наши дни. Тогда я сочла это слабостью. С тех пор я повзрослела и изменила свое мнение.
